Одержимый ею
Шрифт:
Звучит это как угроза, но… Не будь здесь родителей, я бы закусила губу от предвкушения.
— У меня тоже вопрос, — снова повышает градус разговора мама, — а ваша должность эксперта, Валерий, она настоящая?
Он не отвечает, встаёт и уходит, оставляя меня растеряно хлопать глазами: что это было? Но вскоре возвращается и протягивает родителям свои «корочки».
Кажется, они удовлетворены.
А я не упускаю повода похвалить — пусть знает, что люблю и горжусь, и не забивает себе голову чепухой, что не достоин:
—
Мой жених, явно смущённый похвалой, целует меня в лоб, пожимает руку отцу, вежливо раскланивается с мамой.
— Дела, — рапортует коротко и уходит.
А я — растворяюсь в объятиях родителей.
Они обнимают меня, целуют и хвалят.
— Молодец, доченька! Не за какого-то прощелыгу выскочила — Валера у тебя настоящий герой! Настоящий мужчина! Такому не страшно кровиночку отдавать.
О, они не знают, насколько настоящий! Насколько любящий, преданный, верный.
…ревнивый… вспоминаю сцену в галерее и невольно улыбаюсь.
— Мам, — обнимаю роднульку свою, — поможешь мне купить платье?
— Конечно, девочка моя!
— Юр, — обращается она к отцу, — ты с нами?
— Безусловно, — говорит папа, — не каждый день дочь замуж выдаю!
Мы ходим из салона в салон уже третий час. С Артёмом мы купили платье удивительно быстро. Видимо потому, что на все, чтобы я не примеряла, он отвечал одинаково : «Прикольно!» или «Ты в любом будешь хороша! А лучше — без всего». Тогда я хихикала и млела от таких слов. Сейчас понимаю, что он так просто отделывался от назойливой меня.
Сейчас к выбору платья подхожу обстоятельно. Белые отметаю сразу. Уже однажды была в ЗАГСе в белом платье. Как вспомню — так вздрогну. Не хочу, чтобы ни мне, ни Валерию что-то напоминало о том дне.
Нужное находится аж в десятом магазине. Буквально, падает на нас. Отец успевает поймать манекен с красивым платьем…кажется, этот оттенок называют мятный. Светло-бирюзовый. Волна юбок из фатина строится, будто вода, собирается у ног красивыми фалдами. Лиф гладкий, с открытыми плечами. К поясу крепиться ажурный бант. Это платье будет идеально смотреться с гарнитуром из александрита, который подарил мне Валерий.
Во время примерки я кручусь, наверное, слишком быстро. Потому что меня внезапно начинает тошнить.
Девушка-консультант ориентируется быстро:
— Идёмте скорее! Туалет у нас там!
— Спасибо, — сдавлено благодарю.
— Не за что, — говорит она. — У нас же свадебный салон. Мы уже привыкли к невестам…
Не дослушиваю, сгибаюсь над унитазом. Меня выворачивает.
Кажется, теперь и тест не потребуется… Но всё равно нужно будет купить для полной уверенности.
ВАЛЕРИЙ
Невероятно, но теперь и у меня есть родители!
Строгие,
Наконец мы с Ингой собрались с духом, чтобы с ними встретиться. Мы с моей девочкой весь разговор поддерживаем друг друга — так значительно проще пережить ураган по имени «родительское порицание». Но родители не торопятся слишком сильно порицать. Недовольны, да, но ни единого оскорбительного замечания.
Я вижу, как сильно они любят свою дочь и переживают за нее.
Блядь, лет двадцать назад я бы всего себя отдал за хоть йоту такого отношения! Как же, сука, больно видеть это сейчас. Неимоверно больно, а казалось, что вырос, вернее, перерос. По-видимому, нет.
Вцепляюсь в Ингу, как в единственное спасение, лекарство от раковой опухоли, съедающей меня. Что-то врём, но я, как в тумане. Но, кажется, даже в этом состоянии говорю правильные вещи, потому что наши родители не проявляют агрессии, разговор завершается на мирных тонах и, кажется, мы получаем благословение.
Рад, что удаётся подтвердить ложь про эксперта по искусству солидными корочками. А то было бы сложно объяснить Ирине Петровне, матери Инги, чем я занимаю на самом деле. И вряд ли бы я увидел тогда в её глазах тоже одобрение.
Пока бегал в кабинет за корочками — позвонил Егоров. Сказал, что дело очень серьёзное. Не удалось даже отбрехаться тем, что вотпрямщаз встречаюсь с будущими тестем и тёщей.
Егоров наоборот добавляет:
— Тем более.
Приходится быстро проститься с дорогими гостями и бежать в Управление. Опять нервничаю, как пацан. Нервная работенка мне досталась.
Пока иду по коридорам к кабинету полковника, мысленно прокручиваю в уме крайние дела на предмет, где мог накосячить. Вроде нигде не косанул. Да и ребята мои молодцы, придраться не к чему.
Поэтому в кабинет полковника захожу расслабленный. Как оказывается — зря.
— Садись, — строго говорит Егоров и нервно тушит окурок. Пепельница уже полна. Видно, нервничает серьёзно. И его мандраж — змеёй по столу — подползает и ко мне.
Полковник с тяжким вздохом достаёт из шкафа коньяк, плещет в бокал на два пальца, протягивает мне:
— Выпей.
Словно анестезию предлагает. Ох, не нравится мне это! Однако коньяк выпиваю залпом.
И тогда на стол передо мной тут же шлепается пухлая папка «Дело №…» Сверху фотография обжигает. Это мама, ее трудно не узнать, но и узнать в таком виде почти нереально: синяки, ссадины и кровавые росчерки обезобразили лицо и тело почти до неузнаваемости.
Меня затапливает волной холодной ярости…Сжимаю кулаки, едва ли не зубами скреплю.
— Какая мразь это сделала?
Отец о смерти матери никогда не рассказывал. И по поводу могилы ничего внятного добиться от него не удалось.