Одержимый сводный брат
Шрифт:
— Я… я… это не… он…
— Т-шшш, — хрен знает, как руки не трясутся, когда стираю с её лица слёзы.
Лина выглядит настолько раздавленной и хрупкой, что прикоснуться к ней боюсь.
— Он что-нибудь тебе сделал? — с трудом выдавливаю я, а сам впервые в жизни молюсь.
А Лина только ещё сильнее плачет, в плечо моё лицом упирается и мотает головой. Меня вместе с ней трясти начинает. Богом клянусь, сжимаю её озябшее тело с такой силой, что страшно становится, что могу раздавить, а её дрожь никак не утихает.
— Я
Не могу, вместо этого взгляд косой на этого уроды бросаю. Знаю, что надо проверить дышит или нет, но тогда надо будет тут же принимать решение о скорой, которую вызывать ему точно не собираюсь. Потому что следом надо будет вызывать полицию.
И тут… Олеся, бл*ть. Она уже её вызвала.
Я осторожно отстраняю Лину, держа за плечи. Всё ещё не могу до конца отпустить.
— Где то, чем ты его ударила? — спрашиваю, ловя взглядом её глаза.
Которые тут же становятся невероятно огромными. В них столько страха, что мне самому жутко становится от того, что она пережила. И всё равно, я хренов эгоист, поэтому дань всем богам готов отдавать, что она справилась. Что это не Лина лежит сейчас у моих ног, а этот сучий выродок, который ещё легко отделался.
Я бы убивал его медленно и мучительно.
— Я не… — голос птички снова срывается, дышать точно перестаёт. — Я… правда…
Она вновь начинает плакать. Уходит в отрицания. Во всё пережитое дерьмо окунается, словно всё моменты вырывает оттуда. Трясёт головой и никак не может собраться. Ещё раз пытаюсь её позвать, но Лина всё повторяет и повторяет, что делать этого не хотела, пряча лицо у меня на груди. Ей нужно это — осознать, что выбора не было. А пока просто вслух оправдаться пытается. И в другой бы момент, я бы именно это ей и сказал. Сам заверил, что она поступила правильно, вот только на это всё времени нет. Синий свет мигалок уже темноту неба кромсает.
Лина мне не помощник сейчас, сам начинаю осматривать землю, хотя долго искать не приходится: окровавленный камень аккурат лежит между ним и птичкой. Остаётся ещё одна проблема, которая стоит позади нас, но я надеюсь, что Рогозин будет больше всех рад такому стечению обстоятельств.
— Я тебя люблю, птичка, — шепчу в её волосы, знаю, что она сейчас меня навряд ли слышит, но без этих слов не готов уходить. Глажу её дрожащий подбородок, прежде чем потянуть его вверх, чтобы Лина на меня посмотрела. — Чтобы ни случилось, я всегда любил и буду любить только тебя, слышишь?
По взгляду птички ответ, скорее всего, нет. Непонимающий, стеклянный, смотрящий куда-то сквозь меня. Но я не собираюсь её тормошить, лишь слёзы снова стираю, которые так и не прекращают скатываться одна за одной.
— Я не хотела, — вновь шепчет Лина тихо, и я в ответ киваю.
— Знаю.
А затем оборачиваюсь назад, за спиной Рогозина мелькают
Бросаю на Яра взгляд, говорящий больше, чем я бы просил его вслух. Сам его плохо вижу, но даже если попытается выдать меня с потрохами, буду стоять на своём до последнего. Они всё равно идут по мою душу, меня и получат.
Медленно поднимаюсь на ноги, оставляя Лину сидеть на земле, не понимающую ничего и ещё более растерянную, смотрящую на меня так, будто я её предаю. Я же жду ровно того момента, когда на меня полностью падает свет фонарей, и осторожно поднимаю руки вверх, в одной из которых находится камень. Пячусь спиной назад, подальше от птички, чтобы вся возня её никак не коснулась, а сам взгляда оторвать никак не могу от её глаз.
Самый момент усмехнуться.
Три года идиот ждал, столько дел натворил, вместо того, чтобы просто быть рядом с ней. Глупо винить кого-то, кроме себя, что так нихрена и не успел насладиться своей девочкой.
— Не двигайся! — кричит кто-то за спиной, и я резко останавливаюсь с поднятыми руками.
И вот только тут птичка как будто резко понимает, что происходит. Мгновение — и её безжизненные до этого глаза распахиваются в диком ужасе.
— Нет, — подрывается на ноги и уже пробует метнуться ко мне, когда неожиданно мне приходит на помощь тот, от кого помощи ждал меньше всего.
Яр двигается наперерез и перехватывает Лину, поднимая в воздух. А у меня точно рефлекс срабатывает дёрнуться вперёд и вырвать её из рук Рогозина, хотя он и держит её только из-за меня. Потому что Лина кричит. Кричит так, что все внутренности в мясорубку.
Сука… со всей силы зажмуриваюсь, челюсть стискиваю до скрежета и жду. Пара секунд и я слышу:
— Опусти камень, парень и повернись.
Так и делаю.
— Нет! Егор, пожалуйста! Нет! Не делай этого! Это я, это всё я! — истерично вопит Лина, и мне приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы оставаться неподвижным. — Пожалуйста! Не надо!
Мужик в форме в прямом смысле слова в ах*е. Таращится на меня недоумевающем взглядом, прежде чем попробовать заглянуть за мою спину, но я не даю ему туда даже взглянуть. В сторону телом двигаю, наперерез и взглядом непробиваемым буравлю.
— Ну? — тороплю его, вытягивая руки.
— Нет-нет-нет, это я, это всё я! Не смей, Егор, не смей так поступать со мной!
И это блин работает! Мужик явно теряется, смотрит на тех, кто за его спиной. А там, мать вашу, уже целая орда собирается.
Полиция, охрана, гости…
… — Вызывай скорую, — слышу идут распоряжения.
В то время, как Лина продолжает тянуть внимание на себя.
— Бл*ть, будем принимать или я могу считать, что мне сошло всё с рук?
Вот так я наконец окончательно напрашиваюсь на наручники. Меня складывают пополам, заламывая руки за спину и начиная осведомлять, за что именно задерживают.