Одержимый
Шрифт:
– Со мной все хорошо.
Он немного отодвинулся и взглянул на Анаис, продолжая держать ее руки в своих.
– Ты все еще бледная, но уже не такая, как раньше, щеки немного порозовели. Ты и в самом деле уверена, что чувствуешь себя хорошо? Роберт, – Гарретт обернулся к брату, – ты самым доскональным образом ее обследовал? Ты ничего не упустил, все проверил?
– Да, все.
Гарретт встретился с Анаис взглядом, и она заметила странную вспышку эмоции в его карих глазах. Это была почти… – Анаис не осмеливалась произнести это слово, но оно само собой вползло в ее сознание, – надежда.
– Я очень рад. Меня в дрожь бросает при мысли
Анаис смущенно поежилась под прямым взглядом, ненавидя себя за сон, посетивший ее прошлой ночью. Как бы Анаис ни хотелось верить, что она – отнюдь не слабое создание, как бы ни хотелось считать, что она способна управлять своими сексуальными потребностями, отрицать правду было просто невозможно. Да, Анаис никак не могла побороть свои чувства из прошлого. Она была слаба, а Линдсею удалось и в этот раз лишить ее самообладания. Даже сны Анаис ей не подчинялись, не были ее собственными! Они точно так же, как и ее воспоминания, безраздельно принадлежали Линдсею. Анаис изо всех сил пыталась забыть его, но не могла.
– Дом, как ты знаешь, полностью уничтожен. Сгорел дотла. Сохранились лишь надворные постройки. Конюшня Уэзерби достаточно вместительна, чтобы приютить большинство ваших лошадей. Я доставил сюда твою Леди. Знал, что ты будешь беспокоиться о ней.
Каким же заботливым был Гарретт… Анаис спрашивала себя, почему же никак не может заставить себя признать: любая женщина, обладающая хоть каплей здравого смысла, не упустила бы шанс получить предложение руки и сердца от такого мужчины.
– Надеюсь, ты не сочтешь меня излишне самонадеянным, но с твоим нездоровым отцом и с твоей матерью, не способной к… ладно, думаю, ты лучше меня знаешь недостатки собственной матери. Мне не стоит говорить о них, не так ли? Что ж, в сложившейся ситуации кто-то должен взять на себя ответственность за твою семью, и, поскольку мы стали… близки, – с неловкостью произнес он, – полагаю, это должен быть я.
Со стороны Гарретта было так благородно предложить взять бразды правления в свои руки! Он был замечательным мужчиной, красивым мужчиной. Но почему, почему, почему же Анаис никак не могла заставить себя благосклонно принять его ухаживания? Почему заставляла его томиться в неведении, ожидая ответа? Почему относилась к нему с такой явной, осознанной жестокостью? Она ведь приняла поддержку, которую он с такой готовностью ей предложил, так почему же теперь не могла дать взамен то, в чем он так нуждался?
– Не знаю, сказали ли тебе уже о том, что Реберн вернулся. Он здесь, в доме, Анаис.
– Луиза мне сообщила. Она сказала, что он организовал перевозку слуг, которые пожелали отправиться домой на праздники.
Мрачно скривив рот, Гарретт кивнул:
– Боюсь, тебе придется остаться здесь, в Эдем-Парке, со своей семьей. Разумеется, я предпочел бы, чтобы ты остановилась в моем доме, но до тех пор… – Он проглотил комок в горле и оглянулся, чтобы удостовериться, что брат его не слышит. – Если, – зашептал Гарретт Анаис на ухо, – ты согласишься выйти за меня замуж, твой переезд ко мне предстанет в лучшем, достойном свете. Ты сможешь жить со мной – естественно, с какими-нибудь благопристойными компаньонками, чтобы не вызвать толки. Но до тех пор, учитывая
– Конечно, – отозвалась Анаис, всерьез опасаясь, не собирается ли Гарретт настаивать на ответе прямо сейчас.
– Мы должны обсудить очень важные вопросы. Мы не можем вечно откладывать нашу беседу.
– У Роберта есть сомнения по поводу моего состояния… иными словами, возможно, через месяц мы будем знать больше…
– Я подождал бы еще один месяц, чтобы дать тебе время все обдумать, – тихо произнес Гарретт, прерывая Анаис с настойчивостью, которую прежде никогда не проявлял в общении с ней. – Но с возвращением Реберна… думаю, ты и сама понимаешь, что мы должны принять решение.
– Боюсь, я все еще плохо себя чувствую. Мы можем продолжить наш разговор позже?
Анаис произнесла то, что твердила каждый раз, когда боялась разочаровать Гарретта и приходила в ужас при мысли совершить нечто, в чем не была до конца уверена, чего не так уж и хотела. Какой женой она стала бы для Гарретта? Да, они делились друг с другом самым сокровенным, и Гарретт, связанный узами чести, считал долгом джентльмена сделать ей предложение. Он хотел жениться на Анаис, несмотря на то что она никогда не предлагала ему больше, чем свою дружбу и благодарность за попытки облегчить боль от измены Линдсея.
Накрывая Анаис одеялами, Гарретт поднялся с кровати, поцеловал ее в макушку и ласково провел пальцем по ее щеке:
– Я всегда рядом, Анаис. Никогда не забывай об этом.
– Ты очень добр и хорош со мной, – отозвалась она, с улыбкой глядя на его расстроенное лицо.
– Но недостаточно хорош, по-видимому.
Наблюдая за отошедшим от кровати Гарреттом, Анаис последними словами ругала себя за то, что причиняет ему боль. Ей следовало согласиться выйти за него замуж, проявить признательность за то, что он желает видеть ее своей супругой, что хочет совершить такой благородный поступок. Но она не могла перестать думать о том, что если бы…
– Доброе утро, соня, – окликнула Энн, выглянув из-за двери. И тут же остановилась как вкопанная, заметив в комнате Гарретта и Роберта. – О, прошу прощения, я помешала?
– Ничуть, леди Энн, – любезно отозвался Роберт. – Я как раз заканчиваю свой визит к вашей сестре. Как и следовало ожидать, мой брат беспокоился за нее и желал лично убедиться в том, что с ней все в порядке.
Учтиво кивнув, Гарретт вышел из спальни. За ним последовал Роберт, закрывший за собой дверь.
– Самое время тебе проснуться! – улыбнулась Энн, направившись к постели Анаис. – Сегодня ведь рождественское утро. И ты, разумеется, не собираешься весь день валяться в кровати!
Анаис и забыла, что наступило Рождество. Энергично тряхнув головой, она попыталась очистить сознание от окутавшего его тумана.
– Лорд Реберн вернулся домой, как ты знаешь, – смущенно промолвила Энн. – Он все время справляется о тебе, фактически почти каждый час.
Анаис поморщилась от яркого света, струящегося из окон, и увидела очертания узких плеч сестры, выделявшихся в лучах солнца.
– Папа пострадал, у него серьезная рана на голове, но доктор Миддлтон заверил нас, что он окончательно поправится. Мама сидит у его постели, даже сейчас. Он спрашивал о тебе. Он чуть не обезумел при мысли о том, что ты оказалась в западне в своей комнате.