Одержимый
Шрифт:
– Трус, – усмехнулся отец, – она все еще держит тебя за яйца.
Линдсей бросил салфетку на стол с таким негодующим видом, словно это была перчатка. Резко отодвинув стул, он стал подниматься, угрожающе распрямляясь подобно кобре, готовой в любое мгновение наброситься на ничего не подозревающую жертву. Анаис и прежде доводилось видеть эту непримиримость, сквозившую во взгляде Линдсея, когда дело касалось отца.
– А вот теперь и правда довольно! – потребовала леди Уэзерби, и ее голос задрожал от гнева. – Сейчас рождественские праздники, и у нас гости. Ну неужели ты не можешь вести себя прилично,
– Прошу прощения, мама, кажется, я немного забылся, – пробормотал Линдсей, кивая матери в знак извинения. Он медленно поставил на место свой стул, явно стараясь казаться спокойным, но крепко сжатые в кулаки руки предательски выдавали его состояние. Анаис знала, что внутри Линдсей кипел от ярости. Видела она и то, что леди Уэзерби вот-вот заплачет, а ее собственная мама улыбается, растягивая губы в самодовольной и заносчивой усмешке – горделивой усмешке, призванной показать всем присутствующим за столом, насколько выше и лучше их она себя считает.
– Я понимаю, как трудно выбиться из привычной колеи, поменять принятый в доме уклад ради гостей, – нарушила молчание Анаис, старательно избегая смущенных взглядов своей сестры и леди Уэзерби. – Уверяю вас, милорд, я извещу свою тетю в самые сжатые, максимально возможные сроки, что нам требуется ее незамедлительная помощь. Ну а пока, сэр, мы приложим все усилия, чтобы не путаться у вас под ногами, и попытаемся сделать все от нас зависящее, чтобы свести к минимуму неудобства нашего пребывания здесь. Я обещаю вам, милорд, что мы не будем злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Вы уже это делаете, – проворчал Уэзерби, продолжая невозмутимо забрасывать в рот завтрак.
Леди Уэзерби бросила на Анаис полный самого искреннего извинения взгляд, красноречиво говоривший о многих, слишком многих годах стыда.
Анаис не могла представить, каково это – жить с таким хамом мужем. Взор невольно метнулся в сторону Линдсея, глаза которого, казалось, кричали ей: «Я – не такой, как он!»
– Чай? – учтиво осведомилась Анаис и приподняла заварочный чайник, надеясь нарушить тяжелую, неловкую напряженность, повисшую над столом.
– Пожалуйста. – Линдсей протянул ей свою чашку с блюдцем.
– Ты все еще пьешь чай с сахаром?
Он отрицательно покачал головой и поднес дымящуюся чашку ко рту.
– Скандал и любовь – лучшие подсластители чая. Небольшой скандал у нас уже был, как теперь насчет любви?
Анаис покраснела и метнула в него предупреждающий хмурый взгляд, но Линдсей в ответ лишь многозначительно выгнул бровь. Анаис из последних сил пыталась сохранить холодный вид, но ее неудержимо влекло к Линдсею. Возможно, она пристрастилась к Линдсею так же сильно, как он – к опиуму.
– Я получила официальное послание от приходского священника, мистера Пратта, – сказала леди Уэзерби, чей внимательный взгляд метался между Анаис и Линдсеем. – Он просит, чтобы мы разрешили деревенским жителям кататься на коньках по небольшой речке, проходящей от деревни через наше поместье. – Леди Уэзерби повернулась,
– Мне решительно плевать, черт подери, что там делают деревенские жители! По мне, так пока эти недотепы исправно платят арендную плату, они могут кататься на коньках сколько угодно и добраться так хоть до самого Лондона!
– Я сообщу о нашем решении мистеру Пратту, – отозвалась маркиза. – Немедленно, сразу же после завтрака. Я возьму леди Дарнби и Энн с собой в деревню, в магазин миссис Дженнингс. Она пообещала, что к этому времени сошьет по крайней мере по одному обычному платью для каждой из них. Оставшиеся части их гардеробов, надеюсь, будут готовы в течение недели. Анаис, вы тоже должны поехать с нами, обязательно. Миссис Дженнингс не смогла увидеть вас, чтобы снять мерки. Но прежде всего мы сделаем остановку у дома священника.
Уэзерби что-то пробурчал себе под нос и с новой силой набросился на пищу, а Анаис почувствовала, как ее губы невольно кривятся в отвращении. И как мать Линдсея может терпеливо нести это бремя – быть женой такого никчемного, дурного мужчины?
– Ты не собираешься отправиться сегодня в деревню, Линдсей? – спросила леди Уэзерби. – Мы были бы рады мужскому сопровождению, ты ведь знаешь.
– Не скажу, что компания деревенской модистки меня сильно прельщает, – захихикал Линдсей, снисходительно улыбаясь матери. – Гораздо увлекательнее мне представляется катание на санках и коньках. Но кого я могу уговорить на подобное времяпрепровождение?
– Прошу меня извинить, милорд, миледи, – с поклоном прервал разговор Уэртинг, дворецкий. – Лорд Уоллингфорд и его сестра здесь, они желают поговорить с лордом Реберном и вашими гостями.
– Так проводите их сюда, Уэртинг. – Улыбка осветила лицо леди Уэзерби, смахивая печаль, искажавшую красоту ее восхитительных зеленых глаз.
– Боже всемогущий, – злобно прошипел Уэзерби, – а я-то думал, у него больше мозгов, чтобы не тащить сюда эту свою надоедливую слабоумную сестру!
Анаис заметила, как ее мать снова улыбнулась и издала сдавленный смешок. Взор тут же метнулся к Энн, сидевшей рядом с матерью. Шок и недоверие объяли душу Анаис, когда она увидела, как Энн смеется и, словно в нервном возбуждении, скручивает руки, передразнивая леди Сару, – милую, но, к несчастью, умственно неполноценную сестру Уоллингфорда.
– Да-да, очень похоже, – одобрительно засмеялся Уэзерби. – Черт возьми, как же меня бесит эта девчонка!
Дверь распахнулась, и на пороге предстали Уоллингфорд и донельзя взволнованная, вертящаяся на месте Сара. Анаис перехватила взгляд Энн и сузила глаза, посылая младшей сестре молчаливое предупреждение, которое просто невозможно было истолковать ошибочно.
– Добрый день, милорд, леди Сара, – поприветствовала леди Уэзерби с доброй улыбкой. – Садитесь. Вы уже завтракали?
– Добрый день, – с поклоном отозвался Уоллингфорд. Граф не взял стул, который ему предложили, вместо этого он, будто защищая, положил ладонь между плечами своей сестры и метнул мрачный, сердитый взгляд на другой конец стола, туда, где сидели Уэзерби, мать Анаис и Энн.