Одесский фокстрот
Шрифт:
– Это что, памятник двум лесбиянкам?!
Он думает, что это остроумно. Она верит, что это остроумно, и смеётся.
Это Амур и Психея. Второй век до Рождества Христова. Древняя Греция. Копия, разумеется. И… нельзя ли ввести права на управление фотоаппаратами? Чтобы управлять автомобилем, надо сдать не только вождение, но и правила дорожного движения. Прежде всего – правила. Почему же фотоаппараты продают любым необразованным кретинам, не могущим отличить двух лесбиянок от Амура и Психеи? Я бы поучаствовала в разработке тестов, позволяющих людям получать права на управление фотоаппаратом. Чтобы играть на флейте – надо знать нотную грамоту.
Я сижу тут уже битый час.
– Небо покарает тебя за то, что ты так обошёлся с собственным братом! Небо проклянёт тебя! Ты ещё узнаешь, что такое проклятие неба! Поди прочь, неблагодарный сын и брат! Ты заболеешь раком – вот как небо покарает тебя! Поправь ранец, скотина!
Господи, что это?! Оборачиваться неловко. Жду, пока поравняются со скамейкой, чтобы разглядеть.
Армянская мамаша ведёт двух мальчиков. Одного – понурого – за ручку. Второй, проклинаемый, следует за ними. И если бы взглядами, исполненными ненависти, можно было убивать – мамаша и обиженный брат пали бы замертво, с огромными дымящимися сквозными дырами в их тщедушных организмах. И щедро проклинаемый маманей тонкий мальчик радостно сплясал бы тарантеллу на их охладевающих трупах!
И похоже, Павел Санаев не писатель, а документалист.
Дневной Оперный трещит на весь Пале-Рояль рояльными всплесками, скрипичными надрывами, виолончельными серьёзностями и альтовой нормальностью.
Я поднялась сюда своей самой любимой одесской лестницей. И в любом другом городе – в том же Риме, в том же Сан-Франциско – она была бы одной из главных достопримечательностей. Но об этой мало кто из туристов знает. Потому что одесситы бережливы и ревнивы. И безалаберны. Потому туристы и не догадываются, что крутая гранитная волна на перепаде высот Пале-Рояля и переулка Чайковского – одна из самых прекрасных лестниц на всём белом свете. И что в её литую чугунную решётку впаян старый герб города. В верхнем поле – двуглавый орёл. В нижнем – якорь-кошка. Или одесситы хранят эту тайну от собственных независимых властей? Двуглавый орёл – таки символ Российской Империи. Якорь-кошка? Это якорь с четырьмя мощными цепкими лапами. Вопьётся – хрен сдвинешь!
Я битый час торчу на скамейке в Пале-Рояле. Созерцаю. Верные спутники моего созерцания – фляга текилы и пачка сигарет. У каждого свои атрибуты медитативных практик.
Текилу я приобретаю в одном и том же магазинчике. Армянском. Слева от входа в Горсад с Ласточкина/Ланжероновской. Каждую поездку я оставляю там кучу денег. Нет, я не всё выпиваю. Даже при моих выдающихся способностях я не способна пропить такую кучу денег. Но я хожу в гости, делаю подарки. Меня уже, наконец, узнаёт продавщица, и мне давным-давно приветливо кивает один и тот же охранник. И вот сегодня – о боги, боги Одессы! – меня в этой армянской лавке чуть было не оскорбили. Действием. В принципе не то чтобы я рассчитывала на какие-то особые льготы, за годы оставив в этой лавчонке хороший стожок дензнаков – на подобную льготу вправе законодательно рассчитывать даже бомжи. На какую? Да просто в туалет приспичило. Не подумайте чего – по маленькому. Хотя законодательно – и по большому не возбраняется.
– Можно, я забегу в туалет? – мило улыбнулась я продавщице, с диким свистом снявшей с моей карты около тысячи гривен. О чём мне тут же пробибикал телефон, назвав украинскую валюту зловещей аббревиатурой – UAG. Pokupka, Summa 1102 UAG. Я собиралась вечером в гости, да.
– В туалет? – подозрительно уставилась на меня продавщица.
– Ну, вот та ваша белая дверь – это же дверь в туалет? – елейно уточнила я, подписывая чек на тысячу и сто два украинских дензнака.
– Это туалет для сотрудников! – отрезала она.
Я
– Ручку верните! – ледяным тоном сказала продавщица.
Вспомнился анекдот про ручку. Точнее – про банки. Почему в банках ручки всегда на привязи? Если я доверяю банку свои деньги, он мог бы доверить мне хотя бы ручку!
Этот магазин мог бы пустить меня в туалет. Если не за деньги – то хотя бы за преданность. Пустить в туалет в знак доверия. Это ведь так доверительно – разрешить сходить по маленькому.
Я положила ручку на прилавок. Продавщица сделала вид, что с этого момента меня не существует в природе.
– Люся, ну ты что?! – раздался голос охранника.
Возможно, он сказал: «Лер, ну ты чё?!», или «Гал, ну ты шо?!» Но голос охранника был живым, тёплым, недоумевающим и искренне возмущённым.
– Да?! Она пойдёт, а я потом от хозяина получай?! – взвизгнула Люся. Или Лера. Или Гала.
– Женщина, идите! – побудил меня к действию охранник, беря у меня из рук пакет со спиртным, который я от недоумения и где-то даже обиды внезапно прижала к себе.
– А я потом, да?! – совсем уж с истерическими нотками заголосила Люся-Лера-Гала.
– Под мою ответственность! – сказал Люсе-Лере-Гале охранник – и кивнул мне мягко и утвердительно.
Я, путая страхи души с желаниями тела, на ватных ногах добралась до вожделенного санузла. Вовсе, кстати, не поражавшего ни качеством, ни чистотой сантехники. И пописала под ответственность охранника. Спокойным акт мочеиспускания назвать было нельзя. Мне мерещился врывающийся в туалетную комнату хозяин этого алкоголического бутика, круглосуточно бдящий за нецелевым использованием гальюна из-за будки с сигаретами на противоположной стороне улицы. В своих беспокойных, коротких, отрывочных видениях я размахивала у него перед носом постановлением Лужкова… Тьфу ты! Собянина… Чур меня! Костусева! – Я ж в Одессе!.. Размахивала перед носом хозяина магазинчика постановлением о том, что любой гражданин вправе войти в любое сантехническое помещение города, будь оно в пафосном кабаке, будь оно в закусочной, будь оно в алкоголическом бутике, – и справить там свою малую гражданскую нужду. И даже большую.
Выйдя опустошённой и – как следствие – смелой, я кинула в продавщицу:
– Никогда не бывать Одессе не то что европейским, а даже латиноамериканским городом, пока верного своим многолетним привычкам туриста не пускают поссать!
Вот так вот! Я даже обозвалась туристом. Чего не позволишь себе ради красного словца, правда?
Люся-Лера-Гала презрительно поджала губы.
– Спасибо! – нежно и даже ласково сказала я охраннику, принимая у него обратно пакет со своим бухлом.
– Да что вы! Не за что! – нежно и даже ласково ответил он.
В состоянии некоторого культурного шока я вышла из магазинчика и двинула в Пале-Рояль. Хотя мне надо было в другую сторону. И вроде только вчера я уже сидела в дождливом Пале-Рояле, поднявшись туда по чугунной лестнице.
Но мне и сегодня, в солнце, стало резко необходимо посидеть там. В этом маленьком очаге абсолютного покоя посреди этого не то чтобы большого, но крайне шумного и противоречивого города. Где продавщицы невежливы, а охранники – милы. И где хозяин лично беспокоится об ущемлении прав как граждан в целом, так и постоянной платежеспособной целевой аудитории его собственной лавчонки в частности.