Один день Аркадия Давидовича

Черкасов Дмитрий

– Короче, по рюмашке и той, и этой, – подытожил Тулип. – Будем, блин, смаковать...

– Кстати, Миша, – Аркадий повернулся к задумавшемуся о чем-то своем Грызлову. – Ты зачем на прошлой неделе в кабаке каким-то арабам пять тонн бакинских вручил и попросил, блин, чтобы они тебе из своей Арабии валенки привезли?

– Да-а, погуляли... – Ортопед закатил глаза. – А мы, между прочим, и тебя, блин, тогда ждали... Но ты ж где-то сам тусовался.

– Нигде я не тусовался, – удивился Глюк.

– Как не тусовался? – возмутился Михаил. – Я

ж тебе на мобилу раза три звонил. Слышно ж было – крики пьяные, музон орет, ржач... С кем ты там бухал?

– Да какой там бухал, – Аркадий печально махнул рукой. – У меня джипер в тот день сломался. Это я, блин, в троллейбусе ехал...

* * *

Крысюку не везло по жизни всегда.

Принцип обмазанного с обеих сторон маслом бутерброда преследовал его денно и нощно. Ножки стульев, на которых восседал младший лейтенант, непременно подламывались, стаканы с портвейном так и норовили окропить его свеженадетые рубашки рубиновыми, лиловыми или сиреневыми потоками, а килька в томате просто проживала жизнь зря, если не оказывались у Крысюка за пазухой.

Да, что там говорить, если даже одинокий орел, кружа над Кольцо-горой в Кисловодске, из всех приехавших на экскурсию курсантов питерской Школы Милиции, нагадил именно на него.

Но Крысюк с завидным упрямством продолжал испытывать судьбу...

Стражи порядка – народ экономный.

Поэтому, подсчитывая число калорий, необходимых для поддержания истощенного дежурствами и патрулированием организмов, предпочитают колбасе пиво, а котлетам – водочку. А посему, в разгар пьянки, посвященной счастливому разрешению конфликта между стулом, гирей, комендантом и обитателями комнаты на десятом этаже ментовской общаги, на столе оказалось количество алкоголя несоизмеримо большее количеству закусок.

Еда в виде двух банок баклажанной икры, одного черствого бублика и трехсот граммов худосочной салаки горячего копчения кончилась быстро.

Денег у собравшихся в комнатушке одиннадцати офицеров и сержантов было совсем мало. Да и глупо тратить последние деньги на еду, если они утром понадобятся на пиво.

Зато были мозги.

Мозги, которые думают.

После четверти час размышлений кто-то вспомнил, что на шестом этаже, как раз под комнатой Синяка с Крысюком, за окошком висит авоська с продуктами, в которой запасливый и жадный лейтенант из местного отдела вневедомственной охраны хранил присланное ему из деревни сало.

Тут же возник вопрос номер два – кому лезть?

Изрядно разогретые самогонкой служители Фемиды решили разыграть его в карты.

Крысюку, естественно, досталась самая младшая карта...

Синяк с Лизуном связали несколько простыней, коих хватало аккурат до шестого этажа, одним концом привязали их к батарее, дабы младший лейтенант не выскользнул из нетрезвых рук и вывалили «гонца» за окошко, наказав ему не задерживаться, ибо, судя по тучам на небе, с минуты на минуту должна была разразиться страшная гроза.

Но тут же отвлеклись от процесса

наблюдения за верхолазом, ибо на пороге комнаты возникла преисполненная чувства собственной значимости фигура дознавателя Кривоножкина, отягощенного пакетом с изъятой в качестве вещественного доказательства и готовой «подвергнуться быстрой порче», как сказано в Уголовно-процессуальном Кодексе Российской Федерации, вареной колбасой в одной руке, длинной французской булкой в другой и с печатью задумчивости на лице.

Про альпиниста забыли напрочь.

А, чтоб не было сквознячка, окно прикрыли...

Через час разбуженный громом и вспышками молний, а потому временно вынырнувший из алкогольного дурмана Синяк поинтересовался, какая сволочь привязала к батарее его и Крысюка простыни.

Собравшиеся испытали легкий шок и бросились к окну.

Распахнув створки и перегнувшись через подоконник, затуманенному ментовскому взору предстала картина, достойная кисти Айвазовского – льющиеся с неба потоки воды, развевающиеся на жутком ветру аки паруса белые простыни и черная бездна под ними.

Синяку пригрезился Крысюк, лежащий на холодном и залитом кровью асфальте, который протягивал руки со злосчастным салом и тихим голосом молил о спасении.

Лизун и Кривоножкин ломанулась искать работающий телефон, дабы вызвать «скорую», а остальные гурьбой понеслись вниз оказывать первую помощь пострадавшему.

Однако под окнами тушки младшего лейтенанта не оказалось.

Немного пошарив по окрестностям, промокнув до нитки, изрядно покричав и никого, кроме испуганного облезлого кота с соседней помойки, не обнаружив, «спасатели» решили, что необходима тишина, которая позволит услышать прощальный стон умирающего.

Но установить тишину, по причине доносящихся из окон общежития пьяных выкриков и орущих на полную мощь телевизоров, было затруднительно.

Поэтому в щитовую откомандировали здоровенного прапорщика из охраны районного СИЗО, чтобы тот вырубил электричество.

Исполнительный прапорщик справился с задачей блестяще.

Через минуту общага была обесточена, а те несколько человек, которые пытались ему помешать, были отправлены в глубокий нокаут.

Тишина никаких результатов не дала, кроме того, что собравшиеся на улице гораздо отчетливее стали слышать свист ветра и приближающийся вой сирены «Скорой помощи».

Вслед за медиками приехали патрульные из местного РУВД.

Поиски продолжились с утроенной силой, но Крысюк пропал бесследно.

Врач со «скорой», которому для сугреву поднесли стакан самогонки, посмотрел в темное небо и высказался в том смысле, что в состоянии шока «мусор-парашютист» мог рвануть куда угодно, вплоть до границы с Финляндией.

Мысль присутствовавшим понравилась и было принято решение прекратить поиски, а младшего лейтенанта считать пропавшим без вести при переходе государственной границы. Электричество к тому моменту снова включили, и мокрые менты поплелись поминать героя.