Один день таксиста
Шрифт:
– Вы правы, - женщина улыбнулась.
– Вас Гаянэ зовут, я правильно понял?
– Да, вы поняли правильно.
– Она опять улыбнулась.
– А вас?
– Андрей.
Оба немного помолчали. Он почувствовал расположенность к этой сильной женщине. От нее исходила спокойная уверенность, что редко встретишь в женщине, и в тоже время неистраченная нежность и любовь, которая ищет применения, ищет объект приложения. Эта робкая неосознанная работа души происходит у одиноких жещин постоянно, усиливаясь многократно в моменты, когда в их поле зрения обнаруживается подходящий объект. Андрей это уже хорошо понимал. Первые попытки разглядеть в нем такой объект, он ощутил в прямых взглядах Гаянэ. Его собственное раздвоенное состояние, когда он повис между двумя женщинами во все возрастающей ситуации неопределенности,
– Вы давно этим занимаетесь?
– она кивнула на руль.
– Пару месяцев. До этого работал на заводе, но его обанкротили и теперь приходится таксовать. Работа не пыльная, конечно, но не денежная.
– Помногу приходиться работать?
– С семи утра до восьми-десяти вечера, когда как, по желанию и необходимости. Правда, утром с одинадцати до часу дня делаю перерыв - "мертвое время". Иногда, когда вызовы уводят на юг, юго-запад, то могу и дольше протаксовать. Хозяина надо мной нет, кроме моего же интереса, так что работаю по своему усмотрению. Устал - вышел из Убера. Надо заработать - включил, поехал.
– А как ваша жена к этому относится?
Андрей уже несколько лет не носил обручальное кольцо, поэтому проницательность Гаянэ его удивила. Видимо, удивление отразилось на лице, потому что она сразу пояснила: "Вы не производите впечатление холостяка". У нее зазвонил телефон. Мельком посмотрев кто вызывает, она сбросила звонок.
– Нормально относится. Мы с ней живем в параллельных мирах: она своей жизнью, я своей.
– Зачем тогда живете?
– Сын у нас, да и разъехаться пока сложновато.
Гаяне посмотрела вперед, переменила позу на прежнюю.
– А виновата жена?
– тон ее тоже изменился, сделался вежливо-суховатым.
Нить того самого живого интереса между ними оборвалась. В салоне повисла неловкая пауза, разбавляемая тихой музыкой из радиоприемника и едва приглушенного шума колес.
– Нет, виноват я сам, - после непродолжительной паузы ответил Андрей и почесал подбородок.
– Хотя... , - он хлопнул себя по колену, - знаете, у нее все-таки не хватает желания все вернуть. Она не делает никаких попыток к сближению. Да, я виноват, но она может ведь сделать шаг навстречу. А так мы все более чужими становимся.
– Мужчина, должен делать шаг навстречу всегда, тем более в такой ситуации. У вас все есть для счастья.
Гаянэ сказала все с такой силой, убежденностью, что Андрей сразу даже не нашелся, что ответить на это нравоучение со стороны совсем постороннего человека. Только он собрался с мыслями, как у нее снова зазвонил телефон. На этот раз она ответила и оставшуюся часть пути говорила с кем-то по работе.
Высадив руководительницу проектов перед ее офисом возле Чернышевской, Андрей поехал на север по направлению к дому.
Мужик
– Мы все жертвы монотеизма.
– Чего?
– Андрей переспросил.
– Монотеизма, - повторил мужик, - это когда Бог один.
– А..., - понимающе кивнул Андрей.
На вид мужику было не больше пятидесяти. Андрей посмотрел на него внимательно. Плохонькая поношенная одежка сидела на нем как влитая. "В больницу другую и не одевают, тем более в "Мечниковскую". Видать прижало мужика, раз о боге вспомнил", - Андрей перевел взгляд вперед, где идущая машина, вспыхнув тремя ярко красными точками, стала резко тормозить, и ее немного понесло в сторону. Коротко выругавшись про себя, он тоже с силой надавил на педаль и уперся в баранку. "Еще
– Раньше, когда люди придумывали себе много богов, как в Древней Греции, например, или духов там, то они ставили свою жизнь в зависимость не от одного Бога. У них был целый пантеон, где каждый бог имел свою сферу ответственности, поэтому у каждого человека был выбор кому и когда молиться, делать жертвоприношения.
Мужик замолчал. Он смотрел куда-то вправо и, похоже, что-то обдумывал. Помолчав немного, он продолжил не поворачиваясь.
– Подлинная свобода жила в Древней Греции. Там правил народ, который поклонялся тому, кому хотел поклоняться, и выбирал правителя такого, которого считал достойным поставить над собой.
– Да, повезло им. Нас вот никто не спрашивает.
– Вот-вот. Мы привыкли, что за нас все решают, и ответственность за свою жизнь мы перекладываем на Бога и царя.
– Но Бог-то один ведь?
– А бог его знает, - скаламбурил мужик.
– Но это не значит, что наш правитель должен быть его наместником на земле, и вершить наши судьбы по своему усмотрению, - решительно рубя воздух рукой, сказал он, как отрезал.
– Это да, - согласился вслух Андрей, а про себя подумал: "Решительные мне сегодня все какие-то попадаются: Гаянэ, теперь этот... Во, несет человека, хотя про правителя все правильно сказал".
Мужик замолчал и слегка "обморозился". Андрей, чтобы поддержать беседу в комфортном для пассажира направлении начал рассказывать про одного парня, которого подвозил пару дней назад.
– Я тут позавчера вез парня. Он с бородой был и весь в наколках. Всякие разные такие татуировки, цветные. Я его спрашиваю, зачем так себя исколол всего, оно может и красиво, но быстро ведь надоест, что потом делать будешь, а он мне говорит: "Это не простые татуировки, они с сакральным смыслом". Я, говорит, их бил для того, чтобы получить силу, как наши предки делали. Я ему говорю, мол, церковь-то запрещает, а он говорит: "я как раз церковь и христианство не принимаю, а принимаю славянские и скандинавские верования". Говорит, типа, христиане слабые стали, из-за любови к ближнему и всего такого, поэтому нас теперь мусульмане сильно притесняют, чтобы этого не случилось, русские должны опять к язычеству вернуться и стать сильными, как раньше. Я ему отвечаю, что, ведь, завоевания Казани там и Астрахани предки наши уже крещеными проводили, а он говорит, от крещения не так много времени прошло, поэтому они еще сильные были по инерции, а вот теперь все, выдохлись. И на Западе они тоже все слабые. Вот в Англии молодежь к своим корням от викингов возвращается, тоже тату бьют сакральные и мусульман не боятся. Все, говорит, из-за противостояния цивилизаций происходит: нашей и мусульманской, но мы сильнее, поэтому победим. То что в Европе они слабые стали - это факт, вот по телевизору тоже показывают как негры и арабы французов и немцев бьют. Кончать надо с толерантностью этой, я считаю.
– И от христианства отказаться?
– мужик повернулся от окна к Андрею.
– Интересная теория. Значит надо снять крестик, отрастить бороду, набить каких-то сакральных тату и к тебе придет сила? Типа, ты джедай, и все исламисты при твоем появлении сразу будут обращаться в бегство. Милая такая теория.
– Нет, но он еще сказал, что занимается древнеславянским рукопашным боем. Он такой здоровый вообще-то.
– А хорошо учиться он не пробовал? Уже лет сто пятьдесят как изобрели кольт, который уровнял шансы сильного и слабого. Теперь превосходство у того, кто обладает более совершенным оружием, а это все следствие развития науки, которой у исламистов как раз нет. Еще пройдет лет двадцать и развитые страны откажутся от нефти, и тогда исламистам не на что будет покупать современное оружие и финансировать террористов по всему свету. И тогда им всем захочется в "разложившуюся" Европу и США. Сейчас беженцев и мигрантов еще не так много, а вот через двадцать лет они все полезут оттуда сюда. После этого цивилизованный мир должен будет придумать механизм ассимиляции огромных орд с Ближнего Востока, состоящих из необразованных забитых людей, низкоквалифицированной работы для которых к тому времени ни в Европе, ни в Америке не останется.