Один день

Николс Дэвид

— Да, мисс!

Пока она шагает к двери с конкурентами, стоит тишина, но стоит Эмме закрыть дверь, как раздевалка словно взрывается от шума. Эмма ведет Оливера и Плута по коридору мимо спортивного зала, где, отчаянно фальшивя, репетирует оркестр под руководством миссис Грейнджер. И Эмма вновь задается вопросом, во что она ввязалась.

Сначала она обращается к Соне:

— Итак, что случилось?

Сквозь высокие окна с решетками класса «4Д» проникают лучи вечернего солнца. Соня с притворно скучающим видом разглядывает окно кабинета химии напротив.

— Повздорили, только

и всего. — Она садится на край стола, раскачивает длинными ногами в старых школьных брюках, разрезанных снизу до колена на полоски; на ее черных кроссовках блестят пряжки из фольги. Она пальцем потирает шрам от прививки; маленькое, ожесточенное красивое личико нахмурено, как бы предупреждая Эмму, чтобы та оставила свои игры в «доброго учителя». Соню Ричардс боятся все ее одноклассники, да и Эмма порой опасается, как бы ей не перепало. Все дело в этом прямом взгляде, полном злобы. — Я извиняться не буду.

— Почему? Только не говори, что он первый начал.

Девочка вспыхивает.

— Но это правда! — говорит она с возмущением.

— Соня!

— Он сказал… — Она осекается.

— Что он сказал, Соня?

Соня прикидывает, что хуже — позор прослыть ябедой или ощущение, что ее обидели несправедливо.

— Он сказал, что у меня так хорошо получается играть Плута, потому что я на самом деле не играю — я, мол, и в жизни плебейка.

— Плебейка?

— Да.

— Так Мартин сказал?

— Именно так, и я ему врезала.

— Что ж… — Эмма вздыхает и смотрит в пол. — Прежде всего, неважно, что тебе кто говорит, — нельзя все решать кулаками.

Соня Ричардс — подопечная Эммы. Она знает, что плохо заводить подопечных, но Соня такая умная, самая умная в ее классе, и при этом такая агрессивная — тоненькая, как жердочка, но сколько же в ней обиды и оскорбленного достоинства!

— Но он такой козел, мисс!

— Соня, прошу тебя, не надо ругаться! — говорит Эмма, хотя в глубине души согласна с Соней насчет Мартина Доусона. Тот относится к детям, учителям, к системе образования в целом так, словно он — снизошедшее до них божество. Вчера на репетиции он плакал настоящими слезами, исполняя «Куда ушла любовь», выдавливая из себя высокие ноты, как камни из почек, и Эмма поймала себя на мысли, что ей хочется подняться на сцену, накрыть его лицо ладонью и толкнуть за кулисы. Назвать Соню плебейкой как раз в его духе, но все же…

— Если он действительно так сказал…

— Правда, мисс…

— Я поговорю с ним и все выясню, но если он правда так сказал, это свидетельствует лишь о том, какой он дегенерат… да и ты тоже хороша, раз поддалась на его провокацию. — На слове «дегенерат» она спотыкается. Надо говорить более понятным языком, приказывает себе Эмма. — Но если мы не разберемся с этой… заморочкой, никакого спектакля не будет.

Соня снова хмурится, и с удивлением Эмма видит, что девочка вот-вот заплачет.

— Вы этого не сделаете!

— Возможно, придется.

— Но мисс!

— Мы не можем так играть, Соня.

— Можем!

— Чтобы посреди действия ты на сцене влепила Мартину пощечину? — Эмма замечает, что Соня улыбается сквозь слезы. — Ты умница, Соня, большая умница, но люди расставляют

тебе ловушки, и ты всегда наступаешь прямо в капкан. — Соня вздыхает, успокаивается и смотрит на маленький прямоугольник сухой травы за окном класса. — Ты могла бы себя проявить — не только в спектакле, но и в учебе. В этой четверти ты была очень умной, внимательной, вдумчивой ученицей. — Соня фыркает и хмурится. — А в следующей сможешь добиться гораздо больше, но тебе надо научиться контролировать свой темперамент, Соня. Ты должна показать людям, что ты можешь стать лучше. — Еще одна воодушевляющая речь за один день; Эмме начинает казаться, что она вкладывает в эти речи слишком много сил. Она надеялась, что ей удастся вдохновить Соню, но та смотрит куда-то ей за спину, в сторону двери. — Соня, ты меня слушаешь?

— Там Борода.

Оглянувшись, Эмма видит в стеклянном окошечке лицо, обрамленное темными волосами; глаза вглядываются в окошко — настоящий любопытный медведь.

— Не называй так мистера Годалминга. Он наш директор, — говорит она и приглашает директора войти. Но Соня права: первое слово, да и второе, что приходит в голову при взгляде на мистера Годалминга, — это «борода». Она у него удивительная, на все лицо — не клочковатая, подстриженная очень коротко и аккуратно, но очень, очень черная, как у конкистадора; голубые глазки на ее фоне кажутся дырочками, проделанными в ковре. Одно слово — Борода. Он входит в класс, и Соня почесывает подбородок. Эмма смотрит на нее широко раскрытыми глазами, точно говорит: «Не нарывайся».

— Всем добрый вечер, — говорит директор приветливым «внеклассным» голосом. — Что у вас тут? Все в порядке, Соня?

— Мне тут малость… шерсть повыдергивали, сэр, — отвечает Соня, — но думаю, все будет хорошо.

Эмма прыскает со смеху, и мистер Годалминг поворачивается к ней:

— Все хорошо, Эмма?

— Мы с Соней просто немного поговорили перед спектаклем. Иди дальше готовиться, ладно? — С облегчением улыбнувшись, Соня слезает со стола и идет к двери. — Передай Мартину, чтобы подождал пару минут.

Эмма и мистер Годалминг остаются наедине.

— Итак… — произносит он с улыбкой.

— Итак.

Продолжая изображать лихого парня, мистер Годалминг седлает стул на манер телеведущего, в процессе, видимо, передумывает, но потом понимает, что обратной дороги нет.

— Трудный ребенок, эта Соня.

— Это все показное.

— Мне сообщили о драке.

— Ничего страшного. Ребята просто разнервничались перед спектаклем.

Кажется, мистеру Годалмингу очень неудобно сидеть по-ковбойски на стуле.

— А я слышал, что ваша протеже надавала по ушам нашему будущему старосте.

— У молодых кровь горячая. Да и Мартин сам виноват.

— Мне доложили, что она отхлестала его по щекам.

— Кажется, вы неплохо информированы.

— Я же директор. — Мистер Годалминг улыбается заросшими губами, и Эмма невольно задается вопросом: если долго смотреть на него, можно ли увидеть, как растут волосы? И что там, под всеми этими волосами? Может, мистер Годалминг на самом деле очень даже ничего? Он кивает на дверь. — В коридоре я встретил Мартина. Он очень… переживает.