Один из плеяды забытых
Шрифт:
–Та нэвжэ нэ пизнаетэ мэнэ?..
Что-то неуловимо знакомое было в чертах прохожей, но он никак не мог вспомнить – кто же это?
–Цэ ж я, Фроська. Пмьятаетэ прыслугу з Екатерынынського каналу?
Господи! Из глубины памяти всплыла студенческая комнатушка в Петрограде: друзья, с которыми до хрипоты обсуждал последние политические новости и… Фроська, юная украинка откуда-то из-под Киева. Принесет выстиранное, выглаженное белье, с укором скажет: «Годи вам, паныч, над кныжкамы сыдиты. Он на вулыци як гарно – прогулялысь бы…»
Вот так встреча! Семен от неожиданности потерял дар речи. Да и что он ей
Но Фроська рассудила по-своему, поняв, какая опасность нависла над Семеном. Она накинулась на пожилого гайдамака:
– Куды цэ ты його вэдэш?
– Прыказано в розпыл… Чы то комунист… чы то жыд… – отчего-то растерявшись, гайдамак не находил себе места.
– А ну видпусты його, кому сказала! Чы можэ нэ пизнаеш мэнэ? – и она отвесила усатому крепкую оплеуху. – Гэть звидсы!
Пожилой гайдамак, грязно выругавшись, не смея возражать Фроське, засеменил в сторону вокзала, доложить о происшедшем по инстанции. А та, не теряя времени, повела Мирного к своему дому, рассказав по пути, как вернулась из северной столицы на Украину. Как вынуждена была выйти замуж, за начальника отряда гайдамаков, который лет на сорок старше ее. Что она теперь первая пани на всю округу. И, скрывая за невеселой усмешкой прорвавшуюся наружу печаль, добавила с вызовом:
– Старый конь борозды нэ зипсуе. Протэ жыву, як королевна…
Дома Фроська спрятала Семена в чуланчик, забитый рухлядью:
– Посыдь тут, та нэ бийся – вызволю…
Вскоре, сердито грюкнув дверью, на пороге появился муж Фроськи и, не потрудившись раздеться, набросился на жену:
– Що ж цэ ты вытворяеш? На кой ляд червоного видпустыла? Чы до серця прыйшовся? – подозрительно заглянул ей в глаза.
Фроська, видимо, уже хорошо изучила мужа, а потому быстро начала собирать на стол:
–Та брэшуть всэ твои головоризы. Якый червоный?
Налив чарку до краев мутным самогоном, она демонстративно покорно поднесла ее мужу:
– Ось выпый, заспокойся. Брэшуть тоби, старому дурню, а ты вирыш, на жинку кыдаешся, – и она прижалась своей необъятной грудью к мужу.
После нескольких чарок самогона и обильной закуски, от одного запаха которой у Мирного заурчало в животе, старик разомлел. А чуть позже, убаюканный медовыми речами жены, заснул.
Вечером, под громовой храп гайдамака, Фроська вывела Семена из кладовки, сунула в руки узелок со снедью и проводила до околицы.
– Нэ знаю, Сэмэнэ, хто вы, та нэ хочу знаты. Алэ бежить з миста швыдщэ. Бо проснэться, можэ буты лыхо. А я як нэбуть выкручусь. Нэ впершэ.
Семену не оставалось ничего иного, как поблагодарить женщину за свое спасение и последовать доброму совету.
…Под решительными ударами Красной Армии деникинские войска все дальше откатывались на юг. Благополучно миновав линию фронта, Мирный предъявил красноармейцам извлеченный из-под подкладки пиджака мандат Крымского обкома партии и, забившись в теплушку воинского эшелона, въехал в Москву.
Путь был не из легких. Железнодорожный состав часто останавливался на безымянных полустанках, чтобы пополнить запас дров. Долгие часы приходилось ожидать, пока восстановят
1918 г., декабрь. Москва.
…Курский вокзал столицы встретил пританцовывающими на морозе толпами мешочников, направляющихся на юг, в «края хлебные». Среди них, в поисках наживы, сновали беспризорники, дефилировали карманники. Из пустых глазниц близлежащих домов торчали разнокалиберные трубы «буржуек», пожиравших неимоверное по тем временам количество дров взамен на несколько часов уютного расслабляющего тепла. Пустые витрины магазинов притягивали длинные хвосты очередей – москвичи часами выстаивали за волглым хлебом, пшеном, ссохшейся воблой.
До Кремля Семен добрался пешком: дребезжащие трамваи проходили редко, брать их приходилось штурмом.
Несколько раз предъявив часовым свой мандат, Мирный остановился, наконец, у кабинета Наркома по делам национальностей И.В. Сталина.
– Сема, живой?! – бросив под ноги заплечный мешок, вытянув вперед руки, по коридору навстречу ему бежал Шульман, тоже благополучно добравшийся до Кремля.
Невозможно было разорвать объятия давно не видевшихся друзей.
А потом, усевшись на деревянную скамью у стены, не замечая снующих мимо людей, поведали друг другу о злоключениях опасного перехода. Вспомнили товарищей, оставшихся в подполье. Еще и еще раз обсудили длинный перечень дел, ожидавших своего решения здесь, в Кремле.
________________
Архивная справка. «Приехавшая в Центр группа членов подпольного о.к. (Мирный, Шульман и др.) получила от Наркомнаца и ЦК РКП согласие на образование Крымской Советской Республики…» (Из газеты «Жизнь национальностей» от 10 декабря 1918 года).
Посланцы Крымского обкома добились передачи в их распоряжение турецкой коммунистической группы Мустафы Субхи, состоявшей из бывших военнопленных. Она должна была вести работу с крымскими татарами, а затем, по мере возможности, выехать в Турцию.
Успешно выполнив поручение съезда Таврической партийной организации, С. Мирный и Е. Шульман разыскали в одном из госпиталей Юрия Петровича Гавена, отправленного из Крыма в Москву на лечение. Профессиональный революционер, большевик, он долгое время пробыл в царских застенках. Пытки, допросы «с пристрастием» не сломили его волю. Но поврежденная тюремщиками нога, треснувшие ребра дали о себе знать. У Гавена постепенно развивался туберкулез костей. Открытые язвы, свищи на теле на время прервали его партийную деятельность в Крыму. Но душой он постоянно был там, с товарищами по борьбе. А потому неожиданный приход Мирного и Шульмана, принесших последние новости, был для Юрия Петровича настоящим праздником. Долго не смолкал оживленный разговор у кровати больного. Оказалось, друзья были не первыми посетителями. К нему уже заходили подпольщики, которые, рискуя жизнью, пробрались из Крыма в Москву, чтобы установить связь с одним из руководителей Таврической партийной организации. Среди них Д. Скрыпник, А. Лысенко, И. Семенов, М. Каплан, М. Гершуни (Рылова). Прощаясь, договорились встретиться в Крыму: «Мы еще поднимем над Тавридой красное знамя!..»