Один коп, одна рука, один сын
Шрифт:
Фрэнси удивленно подняла правую бровь. Да, только правую. Аккуратно выщипанную и слегка подведенную. Дама-дерматолог решила, что так необходимо. Самой Фрэнси было довольно безразлично, лишь иногда в ней просыпались суетные стремления, и сейчас точно был не такой период. Сложно все-таки ощущать себя шикарной дамой, если приходится везде таскать это тело, раздувшееся, как туша моржа. Пер каждый вечер делал ей массаж стоп и щебетал, что она краше, чем когда-либо. Какой он все-таки добрый, и все же больше всего на свете ей хотелось пристукнуть его за те физические неудобства, непосредственной причиной которых он стал.
— Привози его на бойню, — распорядилась она.
— О’кей, — сказала Крошка Мари. — А что делать с этим типом?
— Что хочешь.
Крошка Мари кивнула и вытерла пот со лба. Ее взгляд устремился к бару: бывшая алкоголичка, а ныне убежденная трезвенница по-прежнему испытывала тягу к спиртному. Силиконовую грудь пятого размера она решила оставить, чтобы та постоянно напоминала ей о прошлой жизни шлюхи и наркоманки.
Фрэнси спасла ее от верной смерти, вытащив из трясины унижения и запустив длительный процесс духовного обновления Мари, который еще не был завершен. Время от времени она срывалась и рыдала у Фрэнси на груди. И наоборот: Фрэнси — на груди у Мари. Это случалось не так уж часто, но достаточно регулярно, чтобы обе в душе стали называть друг дружку сестра.
У Фрэнси была родная сестра Кристина, но Крошка Мари была ей гораздо ближе. По крови.
— Они тебе нужны?
Крошка Мари порылась в кармане и достала пригоршню окровавленных зубов.
— Можешь оставить себе, — ответила Фрэнси, знавшая, что Крошка Мари хочет именно этого.
Фрэнси недоумевала: где Крошка Мари хранит свои трофеи? За прошедшие годы их накопилось уже порядочно. И некоторые были гораздо крупнее, чем зубы. Например, голова одного педофила. Наверное, у нее была морозильная камера.
Ну, конечно же. В маленьком доме с садиком, где та жила, был обширный подвал, и в нем Крошка Мари устроила что-то вроде музея, в котором никто не бывал, даже Фрэнси. В этом же подвале находился и ее спортивный зал.
Крошка Мари была сильной как лошадь. Настоящая тяжелоатлетка. Быстрой как лань она не была, но обладала удивительной гибкостью и молниеносной реакцией.
А когда-то давно она была худенькой девушкой, которую непрерывно трахали свиньи, которые называли себя мужчинами. И она пыталась забыться всеми доступными средствами, чтобы все это выдержать. Два раза пробовала покончить с собой. Умудрилась довольно искусно броситься под поезд в метро, так, что отделалась раздробленным бедром. Тогда ей был двадцать один год, сейчас — сорок два. Волосы собраны в хвост, на ресницах водостойкая тушь, одета в нижнее белье «Слогги» и рабочий комбинезон, а матка исходит от зависти к сильно беременному животу Фрэнси.
У Крошки Мари не может быть детей.
Многочисленные выкидыши и три аборта сделали ее бесплодной.
Жалела ли она об этих абортах? Нет. Рожать детей от клиентов или после изнасилований она не хотела.
Зато у нее есть подопечный ребенок в Танзании, которому она каждый месяц писала письма.
В них она рассказывала о том, как работает библиотекарем и ежедневно бродит по залам гигантской библиотеки, залезает на пятиметровые
— И когда ты хочешь пообщаться с Ренманом?
— Чем скорее, тем лучше, — ответила Фрэнси, — он каждый день к семи утра ходит в спортзал в бассейне Стюребадет. Паркуется неподалеку, так что…
— Понятно.
Фрэнси улыбнулась. У Крошки Мари радостно забилось сердце.
Предстоит удовольствие.
— Позвони мне вечерком и расскажи про Ханнеса, — попросила Фрэнси. — Если успеешь, прокатись мимо Джима с Луизой и забери у них все, что они собрали за крышевание. Мне надо завтра подкинуть Юханссону кое-каких деньжат.
Юханссон. Этот полицейский был постоянным клиентом принадлежавшего Фрэнси казино. Выполнял роль буревестника, предупреждая Фрэнси о готовящихся полицией бурях. Она всегда шла на шаг впереди, водила за нос правоохранительную систему, воркуя с судьями Грён-лундом и Бергом и снабжая их сигаретами и алкоголем, чеками на крупные суммы, машинами, яхтами, туристическими поездками, скрытыми угрозами и милыми дамами из борделей. И когда они стучали своими молотками, судебное решение выносила Фрэнси.
Лишь изредка судьи пытались артачиться. Тогда к ним приходили. Все происходило именно так и пока что относительно безболезненно.
Бесконечные мафиозные войны, о которых рассказывал папа Юсеф, видимо, пока перенеслись в какие-то малозаметные траншеи. Хотя, кто знает… Тот автомобиль, что чуть не задавил ее насмерть, — было ли это покушением? Водитель тогда смылся с места аварии. А она больше месяца проходила с загипсованной рукой. Когда его можно было снять, мышцы настолько ослабли, что рука больше напоминала вялый побег спаржи.
— Ну, тогда приятного вечера, — попрощалась Крошка Мари, знавшая о планах на ужин и завидовавшая им.
— Спасибо, — ответила Фрэнси. — И тебе того же.
Крошка Мари уже повернулась, чтобы уйти, но Фрэнси взяла ее за руку.
— Как твои дела? — спросила она.
— Нормально, — ответила та.
— Точно?
Крошка Мари пожала плечами и засопела. Еле слышно, но достаточно громко для того, чтобы на Фрэнси нахлынула волна нежности. Она привлекла подругу к себе, та с благодарностью уткнулась головой ей в грудь.
Прошла минута. Затем Крошка Мари вышла, захватив трофейные зубы.
После ухода Крошки Мари Фрэнси по привычке обошла свой дом. На это ушло некоторое время. Много времени. Дом, построенный по индивидуальному проекту, занимал около четырехсот квадратных метров. Его окружал почти бескрайний сад, за которым ухаживал садовник на полставки, два раза в неделю в холодное время года и четыре раза в теплое. От любопытных соседей дом ограждала высокая можжевеловая изгородь. Сразу за ней тянулась стальная ограда (которую Фрэнси называла брекет-системой), из которой торчали острые прутья, скрытые с внутренней стороны густыми розовыми кустами. А еще эта ограда на два метра уходила в землю. Фрэнси не хотелось, чтобы кто-нибудь взял да и сделал подкоп. Красивые кованые ворота высились на три метра вверх и были увиты густым плющом.