Один счастливый остров

Сунд Ларс

Свою младшую дочь, Селию, Рубен любил всем сердцем.

Рубен Дальстрём набрал воздуха в легкие и преградил незнакомцу дорогу. Он знал, что тот может войти в калитку только после отчетливо прозвучавшего приглашения. Однако знал Рубен и другое: откажись он пригласить чужака, ему несдобровать.

Рубен лихорадочно пытался найти выход. Он поднял взгляд на иссиня-черное небо, но там мерцали одни лишь звезды — белые, холодные, далекие. Незнакомец издал глухой глубокий рык, как старая собака. И говорят же, что нужда всему научит: Рубена

внезапно осенило.

— Это самое… — начал он было, но голос скрипел, как гнилой колодезный ворот, и ему пришлось перевести дыхание. — Это самое… негоже такому знатному господину плясать, не выпимши рюмочку.

— Ну, нести тогда румочку!

— Знатный господин небось толк в этом деле знает. Водка не годится, нужен коньяк!

Чужак сделал нетерпеливый жест:

— Коньяк, только шнелль!

— Обождите тут. — Рубен старался говорить как можно увереннее.

С дрожью в коленях он побежал к дому и, спотыкаясь, ввалился в кухню Бенгсфульса. За столом сидели его братья Аксель и Вильгельм, а еще Исаксон из Бакки, Леандер Карлсон и другие почтенные мужья, спокойно попивающие кофе с коньяком. Они удивленно проводили взглядом Рубена, который промчался мимо них, направляясь в залу, где стоял шкаф со спиртным. Вернулся он, прижимая к груди несколько бутылок коньяку, и по дороге прихватил пару бокалов.

— Пойдемте со мной! — позвал он, глядя на компанию безумными глазами. — Вопрос жизни и смерти Селии!

Рубен выбежал из дому, словно человек, которому приспичило по малой нужде.

Мужички озадаченно переглянулись. К счастью, ни один островитянин еще не отказывался от выпивки, особенно если наливают лучший контрабандный немецкий коньяк. Компания дружно двинулась вслед за Рубеном. Тот уже успел подойти к калитке, открыть первую бутылку, сунуть чужаку бокал и налить обоим по хорошей порции коньяку.

— Ваше здоровье! — Рубен поднял бокал и мгновенно осушил.

Незнакомец последовал его примеру.

— Ну, тепер пора… — поторопил чужак.

— Нет, нет, и на другую ногу тоже! — перебил его Рубен. — Господин хороший, как же иначе танцевать?

Рубен налил еще коньяку, выпили по второму бокалу.

— И на третью ногу!

После девятой или десятой ноги коньяк, казалось, стал действовать — чужак чуть покосился. Однако Рубена качало, как буй во время шторма, и надежды на него было мало. На выручку пришел его брат Вильгельм, быстро смекнувший, в чем дело. Встав перед гостем с непочатой бутылкой коньяку в руках, он крикнул:

— Дядька невестин тоже хочет с вами чокнуться!

Чужаку ничего не оставалось, как пить дальше.

А пить он умел, это надо признать. Однако и мужички с Фагерё — не промах, да и было их немало. Когда Вильгельм, опрокинув изрядное количество бокалов, сошел с дистанции, эстафету принял брат Аксель. После Акселя на вахту заступил Леандер, затем Исаксон. Медленное передвижение незнакомца было отмечено рядом пустых бутылок вдоль дорожки. Наконец коньяк взял верх

и над чужаком.

— Ну тепер… тостаточно… — проговорил он, не донеся бокала до рта и еле ворочая языком.

Челюсть отвисла, по черной бороде стекала слюна.

Сделав шаг вперед, гость покачнулся.

И упал прямо на гравий.

В воздухе разлился резкий запах полыни. Мужички увидели, что вместо левой ступни у чужака черное, будто лошадиное, копыто.

— Господи Иисусе, — прошептал Рубен Дальстрём, тут же протрезвев.

Леандера звучно вырвало в клумбу у крыльца.

— Ш — што… што нам ш ним делать? — еле выговорил Аксель.

Рубен Дальстрём крепко задумался.

— Отнесем его к утесу Щистен и бросим в море, там глубоко, — решил он наконец.

Взвалив бездвижного незнакомца на тачку, мужички повезли его к Щистену. На всякий случай набив карманы плаща камнями, они бросили его в море. Гость пошел ко дну, как топор.

Ни Рубен Дальстрём, ни остальные после ни разу не говорили о том, что произошло с ними той ночью. А Рубен до самой смерти не подходил к Щистену и на пушечный выстрел.

Селия так и не узнала о своем спасении. Она поехала на материк за мужем, чтобы делить невзгоды и радости, а также повиноваться мужу, как учил апостол Павел.

Колесо времени совершило годовой оборот и еще один. Никто в Граннасе не получал вестей от Селии, и сама она не наведывалась, даже на Рождество. Все думали, что ей не хватает времени: не так-то это просто — явиться в большой дом на материке и зажить там среди чужих людей.

На третьем году Селия написала, сообщив, что родила ребенка — прекрасного малыша, нареченного Альбертом, как отец. В Граннасе не знали даже о том, что она была беременна. Стали ждать приглашения на крестины, но напрасно.

Еще один годовой оборот, и снова наступило самое тяжкое и темное время — перед тем как белый снег ляжет на шхеры, а море покроется льдом.

Тогда Селия и прибыла на Фагерё вместе с сыном. Другого багажа у нее не было.

— Я больше не могу, — сказала она.

Селия вплыла в свое замужество гордым красивым галеасом, а домой вернулась потрепанная бурей, с поломанными мачтами и треснувшими шпангоутами. Молодость ее осталась на Большой земле — вместе с сиянием глаз и нежным румянцем. В черных волосах проблескивали седые нити. Селия выглядела изможденной, ключицы торчали, как у старухи.

Она не желала рассказывать, что ей пришлось пережить. Когда отец спросил, Селия лишь покачала головой: «Никому не скажу до самой могилы».

Она попросила истопить баню, заперлась там одна и мылась, не жалея воды.

К ребенку она никому не позволила прикоснуться. Когда Рубен Дальстрём хотел взять его на руки, она закричала и крепко прижала сына к груди. Селия посмотрела на отца такими глазами, что тот отшатнулся. А ведь Селия знала, что нет мужчины добрее и чадолюбивее, чем ее отец.