Один шаг

Метельский Георгий Васильевич

Но и то, что я услышал, было великолепно. Романсы, — их Павла сыграла семь, — трогали и волновали. По глубине чувства, по какой-то особой душевности и ясности мысли

мне хотелось сравнить их с глинковским «Я помню чудное мгновение» или «Средь шумного бала» Чайковского. Мне кажется, что эта оценка не была преувеличена, вызвана пристрастным отношением к Рубцу, во втором открытии которого в какой-то мере я был повинен. Нет, эти чувства породила сама музыка, удивительно прозрачная и чистая, как росный, омытый грозой сад, что шептался сейчас за окнами старенького флигеля.

Павла закончила игру и вдруг порывисто бросилась к Анне Михайловне, обняла и поцеловала ее.

— Если б не ты, ничего бы этого у нас не было, — сказала она.

— Ась? — по обыкновению переспросила Анна Михайловна, но потом поняла и протестующе замахала руками.

— Вот уж, вот уж…

— Однако чай пить пора, — трезво сообщил

Ксенофонт Петрович и отправился на кухню ставить самовар.

Мы заговорщицки переглянулись с Павлой и вышли в сад.

В саду пахло яблоками — целая гора их лежала возле покрытого соломой шалаша. Рядом потрескивал костер, и на фоне огня виднелась казавшаяся багровой фигура старого колхозного сторожа.

— Ты что играла сейчас, дочка? — спросил он у Павлы.

— Романсы… Песни такие… Александр Иванович Рубец их сочинил.

— Може те самые, что шукали? — осведомился сторож.

— Те самые, Пахомович. Нашли мы их.

— Ну и слава богу, что найшли, — заключил дед.

Мы взяли по теплому яблоку, пахнущему медом, и пошли дальше в темноту ночи. Луна только всходила. Она поднималась из-за леса, огромная, круглая, словно отлитая из меди. Вдали виднелся темный силуэт церковки и почти готового дома для учителей, куда мне совсем не хотелось переселяться.