Один шанс из тысячи

Тимофеев Владимир

Яков общаться на акома умел. А ещё он умел говорить на языке науки…

— Что дальше?

— Это твое. Как договаривались.

Джеймс протянул «Ворону» мешочек с брюликами — свою долю добычи.

Найджел спрятал бриллианты и вновь посмотрел на сообщника:

— Ты не ответил. Что дальше?

— Что дальше? — Джеймс сделал вид, что задумался.

— Ты говорил, что хочешь отомстить, — поторопил «Ворон».

Смайли кивнул.

— И ещё ты говорил, что без меня не справишься.

Смайли

кивнул ещё раз.

— Я согласился. Ты отдал мне свою долю, и теперь я спрашиваю, что теперь?

Джеймс смерил индейца оценивающим взглядом.

— Ты помнишь, где находился дом Рычащего Медведя Идущего Тенью?

— Помню. Но его уже нет. Он находился на территории Лос-Аламоса. Там сейчас лес, и половину его держат люди Маккормика.

— Я говорю не о Лос-Аламосе, — покачал головой собеседник. — Я говорю о НАСТОЯЩЕМ доме профессора.

«Ворон» хмыкнул, почесал несуществующую бороду, откинулся на спинку стула.

Он явно был в замешательстве.

Джеймс ждал.

— Ты имеешь в виду его хоган[1]? — «разродился», наконец, осторожным вопросом индеец.

Белый кивнул.

— Зачем тебе чужой хоган, Беспокойный Барсук? Там нет ничего интересного.

— Ты ошибаешься, Поющий Койот. Там есть то, что нам нужно.

— Нам?

— Да. Нам. Если ты там бывал — а ты там бывал, я это точно знаю — Рычащий Медведь Идущий Тенью наверняка показывал, где он хранит самое ценное. Так вот, мне он это тоже показывал.

— Докажи.

Джеймс вытащил из кармана и положил на стол небольшой камушек, напоминающий осколок чего-то большего.

— Схрон в центре хогана. Это обычный сейф, вмонтированный в скалу. Открывается вверх. Код говорить не буду. Ты его знаешь, как знаешь и то, что у стен есть уши.

— Верно, — не стал спорить «Ворон». — Уши у стен имеются, поэтому промолчу.

Он тоже выложил на столешницу камушек.

— Одного не хватает, — констатировал Джеймс, соединяя оба камня краями.

Сколы сошлись.

— Третью часть оберега профессор всегда держал при себе, — глухо проговорил «Ворон», а после добавил. — Брат.

— Я знаю… брат, — усмехнулся израильтянин. — Надеюсь, на этом проверки закончились?

— Закончились.

— Тогда к делу…

Из расположения Инженерного Корпуса армии США возле Кочайти Лэйкс они выехали в двадцать ноль-ноль.

— Надеюсь, через посты нас пропустят, — сообщил «Ворон». — Ты, главное, не говори ничего.

— Буду нем, как лосось, поднимающийся выше воды, — рассмеялся напарник.

За посты, выставленные Национальной Гвардией, он был абсолютно спокоен. Одежда, машина, оружие, документы… Ничто из указанного не вызвало бы подозрения даже у самого дотошного проверяющего: бойцы Инженерного Корпуса направляются на очередную инспекцию аномальной зоны.

Другое дело — посты «гражданских активистов» из пострадавшего во время ядерной катастрофы городка Уайт-Рок. Эти могли упереться. По словам «Ворона», они до сих

пор считали, что власти сознательно скрывают от них правду и что их дома и пропавшие близкие стали жертвами какого-то эксперимента яйцеголовых умников.

«Умники» против «реднеков». Рокеры против ковбоев. Городские пижоны на кроссоверах с дробовиками против неотесанной деревенщины на пикапах с винчестерами. Как только не называли сложившуюся в Америке ситуацию после введения военного положения. Ни гражданского согласия, ни стабилизации экономики оно так и не принесло. Надежды Белого дома не оправдались. Запрет забастовок, демонстраций и митингов, серьезные заказы для ВПК и резкая девальвация доллара не помогли наладить промышленное восстановление Соединенных Штатов.

Совершенно «внезапно» выяснилось, что промышленности в США практически не осталось — за сорок с небольшим лет разгула глобализации ушлые бизнесмены — «владельцы заводов, газет, пароходов» — вывели до девяноста процентов всех мощностей туда, где рабочая сила дешевле, а законы «удобнее». Вернуть их назад не мог никакой печатный станок. Даже несмотря на то, что ФРС уже принялась выпускать новые доллары, деноминированные в сто раз и призванные заменить не оправдавшие доверия старые. Увы, сегодня кредитовать бывшего гегемона никто не спешил. Вот если бы он опять показал свою силу, тогда, быть может, кое-кто и рискнул бы, но пока экономических и военных успехов нет, желающие рисковать тоже отсутствуют.

Впрочем, со стороны всё выглядело достаточно благопристойно. Большие города взяты под жёсткий контроль, перебоев с продовольствием нет, Лас-Вегас продолжает крутить рулетку, Голливуд штампует блокбастеры, а в Форт Ноксе что-то ещё охраняют. В чёрных, латинских, китайских и прочих цветных кварталах, конечно, пытались бузить, но начинающиеся беспорядки давились мгновенно и максимально жестоко. Полицейские и военные с «бунтующими» не церемонились и сразу открывали огонь на поражение. В результате некоторые населенные пункты были практически полностью очищены от уличных банд и всяких «деклассированных элементов». Для последних, по примеру тридцатых годов двадцатого века, организовали специальные рабочие лагеря, где не столько трудились, сколько отбывали срок, как в обычной тюрьме. Зарплату там не платили — рассчитывались круглосуточной охраной, здоровой диетой и морем свежего воздуха.

Напряжение, однако, росло. Сильнее всего это чувствовалось в американской глубинке, где и шерифы, и нацгвардейцы, и просто неравнодушные граждане — все местные, и не всегда понятно, кто из них представляет власть, а кто обычный бандит. Складывалось ощущение, что Дикий Запад в Америке так и остался диким, и никакие общечеловеческие ценности, гуманистические идеалы и заповеди толерантности не смогли его изменить. Недоверие, а порой и ненависть ко всем чужакам возвращались стремительно, готовые в любой момент разорвать в клочья породившее их общество и выпестованную ими страну…