Один такой

Миров А.

Она уставилась на стол. С минуту лицезрела поцарапанную особо важными делами поверхность. Закусив губу, опять вздохнула и потянулась к пачке чистой бумаги.

Некоторое время ручка бесследно кружила над поверхностью, но, едва чернила вывели первую букву, как за ней тут же появились слова. Предложения. Абзацы. Незнакомку было не остановить. Она беспощадно расправлялась с белизной листов, а из её внимающих глаз падали огромные слёзы.

Витя раньше никогда не видел таких слёз. Нет, девушки, конечно, при нём плакали. Всякое бывало. Но как-то не так. Не примечал он тогда, чтоб каждая слезинка была похожа на боль. Словно это и не человек плачет….

Капитан

на уставе поклясться мог хоть перед атеистом, хоть пред материалистом, что тогда, век ему майорского звания не видать, это не девушка за его столом рыдала. Это её искромсанная душа. Большими каплями. Вытекала. Из больших глаз. Понимаете?

Ну как нет?! Да вы попробуйте в сосуд с водой камней накидать. Что получится? Правильно: с каждым камешком в сосуде воды будет всё меньше и меньше. Трещёткин, конечно, совсем не Архимед, а, честно говоря, просто Витюша, но даже ему в тот момент было совершенно прозрачно, что тяжкий груз страданий вытесняет прежнюю лёгкость. Теперь поняли? А Витя это воочию видел! Видел и боялся, что больше не сможет забыть. Никогда. Никогда не забыть, как переживания камнем падают внутрь, не оставляя места для израненной сим падением души.

$$

– Не может так человек врать! – мысленно решил Трещёткин. – Пусть этот человек – актриса, всё равно не может. Ай! Смотри, куда метёшь! – рявкнул капитан на занимающегося своим обычным делом Лопаткина. – Вон, все штаны изгваздал!

Искандер равнодушно пожал плечами вслед отряхивающему брюки правоохранителю. Мол, мусор он и есть мусор. В смысле, подумаешь пыль чуть-чуть попала. Это же одежда, а не репутация. Смахнул и дальше пошёл, чего возмущаться?! А, если уж на то пошло, то это вообще он, дворник тире сторож, возмущаться должен. Рань раньская, утро утреннее, времечко едва-едва к пяти часам подползает, а эти вон, особо важные, ужо вовсю по Управе разговорами сорят. И чего такого срочного посередь сна приключиться могло?

– Ерунда какая-нибудь, – вжихнула метла по щербатому асфальту.

Глава 5.

– Здравствуйте. Проходите. Присаживайтесь, – Эразм Эразмович рассыпался в приглашениях.

– Спасибо, – печально ответило бесцветное лицо.

– Татьяна… Как вас по батюшке? – участливо осведомился мэр.

– Евгеньевна, – хмуро заметил Мстислав Игнатович, расправляя и без того гладкий лист «срамного» заявления.

– Татьяна Евгеньевна….

– Не надо, – вяло отмахнулась девушка, – Просто Тата. Мне так привычнее.

– Привычнее, – буркнул себе в усы Паркинсон-Кубышкин, не оставляя исписанной бумаге ни одного шанса на маломальскую смятину.

– Товарищ генерал. Майор! – глава Управы злобно зыркнул на приятеля.

– Да, товарищ мэр, – как ни в чём не бывало отозвался искомый.

– Витюша. В смысле Виктор. Капитан, это самое, принесите нам кофейку.

– А где ж я его возьму? – растерялся Трещёткин.

Ему хоть и не впервой бывать в кабинете начальника Койки, но как-то вот, знаете, кофеи носить ещё не доводилось. Обычно сим процессом заведовал секретарь-референт Нечаев. Однако сегодня, как собственно и днём ранее, немолодой человек отпросился в поликлинику. Хобби такое у дяденьки: собирать то, что колет, чешется да дышать не даёт, и хвастать сим богатством пред индифферентными докторами.

– Нет, не надо. Спасибо, – вздохнула актриса Татович, в миру Тарататович. – Что вы хотели узнать? Спрашивайте. Я готова.

– Да ну скажете тоже – «узнать»! – опешил от последующего девичьего

вздоха Погремушкин. – Мы здесь это, не для того, чтобы «узнавать». Мы здесь это, – он бросил беспомощный взгляд на загривок недовольно сопящего генерал-майора. – Это….

– Посочувствовать, – пришёл на выручку суровый главмент.

– Мстислав! Игнатович!!

Безмолвие небрежно растеклось по кабинету. Его вальяжные брызги усмиряли саднившую справедливость, но вместе с тем крайне неприятно покалывали бочок совести.

– Эразм Эразмович, – Витюша склонился к ушной раковине мэра. – Надо бы женщин позвать.

– Каких ещё женщин? – зашипел на подчинённого Паркинсон-Кубышкин. – А коньяку с лимочиком тебе не принести?

– Да обычных женщин! Ваших, например! – ещё скорее зашушукал Трещёткин. – Ну им, – он кивнул на застывшую актрису, – Меж собой проще договориться будет.

– Молодец! – одобрительно прошептал Погремушкин. – Поди за Леонеллой Кузьминичной. Скажи, я зову.

– А чего это не за Симоной Ахилловной? – вполголоса вскинулся главмент. – Она как никак врач, если вы помните.

– Иди, Витюша, – сдался мэр, – И зови, кого хочешь. Вот, кто первый тебе на глаза попадётся, того и зови.

– Но лишнего не болтай! – назидательно уточнил Мстислав Игнатович.

– Да и так все в курсе, – не скрывал досады Погремушкин. – Одна надежда, – произнёс он, еле шевеля губами, – Что это всё….

Эразм жестами изобразил слово «пшик». По крайней мере, именно так расшифровал для себя Паркинсон-Кубышкин скольжение мэрских пальцев по воздуху.

Не успел исполнительный Витюша и десяти шагов от кабинета сделать, как пред взором капитанским предстала искомая пара. Замы главы Сёма и Лёня, на удивление, мирно перешептывались у окна. Или это они в пылу препирательств растеряли былую громкость? А можно ли вообще ссориться, держась под ручку? Вообще-то не похоже, что Симона Ахилловна подхватила Леонеллу Кузьминичну, дабы таки вышвырнуть её из окна. Или похоже?

– Добрый день! – терзаемый подозрениями Трещёткин пока не решил, к кому из дам сначала обратиться.

– Ну что там? – замы хором выпалили нетерпение в молодецкое лицо.

– Там помощь ваша требуется, – многозначительно оповестил Витюша.

– Да что ж ты раньше не сказал?! – не выдержала Паркинсон.

– Да, чего не сказал? Ты?! – подхватила Погремушкина.

Проследив за взглядом милиционера, она к своему ужасу обнаружила, что Сёма уже навострила вишнёвые каблуки в сторону мэрского кабинета. Леонелла, едва ли не до треска вылупив глаза, принялась алчно хватать ртом воздух. Видимо, желала досыта накормить мозг, дабы он не поленился по достоинству оценить масштаб коварства Паркинсон. Неизвестно, сколь далеко зашёл процесс в голове Погремушкиной, но то, что спустя минуту и её след простыл – отрицать бессмысленно. Капитан Трещёткин, собрав недоумение в кулак, оробело двинулся за пронзающими пустоту коридора дамами.

– Я первая! – победоносно выкрикнула в кабинет мужа зам по населению.

– Здравствуйте! – Паркинсон нежно оттолкнула спринтершу и царственно вплыла в главные чертоги. – Меня зовут Симона Ахилловна, – обратилась она к скукожившейся на стуле актрисе. – Можно просто Симона. А как вас зовут?

– Тата, – девушка вздрогнула, ощутив на своём хрупком плече тёплую ладонь просто Симоны.

– А я вас узнала, – улыбнулась зам по медицине. – Я, между прочим, ваша большая поклонница.

– Большая, – сквозь зубы проскрипела Погремушкина. – И я большая! – тут же добавила она, поймав на себе весьма строгий взгляд четы Паркинсон.