Один триллион долларов
Шрифт:
После обеда они полетели в Париж, чтобы купить галстуки, и Эдуардо повел его в небольшой изысканный ресторан, чтобы он смог насладиться там настоящими трюфелями.
– Ну, – спросил Эдуардо, когда поздно ночью самолет снова летел во Флоренцию, – каково чувствовать себя триллионером?
Джон посмотрел на него и вздохнул.
– Сейчас, – признался он, – я чувствую себя как в Диснейленде для богатых.
Между тем осаду журналисты сняли, и можно было снова без помех завтракать на веранде. Когда на следующее утро после завтрака Джон вернулся в свою комнату,
– Доброе утро. Как дела? – Незнакомец.
– Спасибо, – неопределенно ответил Джон. – Очень хорошо, я думаю. Кстати, большое спасибо за факс.
– Не стоит благодарности.
Казалось, это было целую вечность тому назад. Хотя прошла всего неделя.
– Это было, ну, неожиданно. Так сказать, спасение в последнюю секунду.
– Да, – спокойно согласился звучный голос.
– Я думаю, нет смысла спрашивать, откуда у вас это медицинское свидетельство?
Низкий, сдержанный смех, от которого исходило спокойствие. Он даже не потрудился сказать «нет».
– В любом случае, я вам очень благодарен, – сказал Джон. – Если это для вас что-то значит.
На мгновение возникла тишина, как будто связь прервалась. Потом незнакомец сказал:
– Это значит для меня очень много. И, может быть, я к этому еще вернусь.
Тон, каким он это сказал, вызвал у Джона неприятное чувство. Может, оттого, что пришлось вспомнить родного брата Лино, который готов был его обмануть?
– Теперь, когда вы стали самым богатым человеком земли, – продолжал незнакомец, – что вы намерены делать?
Ну вот, опять. Только успел отвязаться от этой мысли. Можно вытеснить все, что угодно, когда летишь через континент за покупками. Забудешь и пророчества, и священную миссию.
– Я еще не знаю, – помедлил он, думая о том, что не обязан отчитываться перед звонившим, который даже не считает нужным назваться. – Сейчас я занят тем, что привыкаю к большим деньгам. Покупки в Лондоне, обед в Париже, все такое.
– Понятно. И вы можете себе это позволить. Но думали ли вы о будущем? Что вы будете делать через год, через пять лет, через десять? Где вы хотите жить? Как будет выглядеть мир вокруг вас?
Джон смотрел на гору пуловеров и шарфов и ненавидел их.
– Это… эм-м… я еще не решил, – сказал он с чувством нарастающего удушья. Хорошо ли он это сформулировал? Лучше, чем понятия не имею?
– Не решили, так-так. А между какими альтернативами вам приходится выбирать?
– С триллионом долларов можно делать что хочешь, – ответил Джон грубее, чем рассчитывал. – Альтернатив сколько угодно.
– Конечно. – Даже если Джон его и обидел, тот не дал этого заметить. – Это называют муками выбора. Люди, у которых нет выбора, не могут оценить такую дилемму по достоинству.
Что все это значит?
–
– Но, – продолжал незнакомец, – ведь вам предстоит решать это в связи с прорицанием, не правда ли?
Кажется, этот человек все знал.
– Какое прорицание? – тем не менее спросил Джон.
– Да бросьте! Прорицание вашего предка Джакомо Фонтанелли. Наследник его состояния вернет человечеству потерянное будущее. Я бы сильно обманулся в вас, если бы оказалось, что этот вопрос вас совсем не мучает.
«Я это прорицание еще ни разу не читал, –подумал Джон. – Поскольку оно написано по-латыни, а наследник состояния Фонтанелли случайно не учил этот язык».
Но вслух он этого не сказал.
Опять этот тихий смех, как бы издалека, с высоты Гималаев, пожалуй.
– Вам еще понадобится моя помощь, Джон. Подумайте об этом.
И он положил трубку.
Каждый день приходили приглашения на банкеты, вернисажи, приемы, футбольные турниры или гала-вечера. Джону предлагали возглавить благотворительные проекты или приглашали его вступить в Лайонс-клуб, Ротари-клуб и другие эксклюзивные кружки. Кристофоро Вакки с удовольствием зачитывал эти письма за обедом, чтобы потом отложить в сторону и сказать:
– Вы еще не созрели, Джон. Для начала не мелькайте на публике. Погодите, пока уляжется общественное возбуждение. Дайте себе время вжиться в эту роль.
У Эдуардо на этот субботний вечер было приглашение на театральную премьеру во Флоренции, и он уговорил Джона поехать туда с ним.
Как выяснилось, это был очень маленький, авангардистский театр в той части Флоренции, куда туристы не забредали. Пьеса была тоже авангардистская, это значило, что молодые, экзальтированные актеры выкрикивали казавшиеся бессмысленными диалоги в маленький зал, не набиравший и сотни зрителей, то и дело барабанили по пустым бочкам и обливали друг друга густыми цветными жидкостями. В конце спектакля он стали срывать с себя одежду, и большинство из них встретили аплодисменты полуобнаженными. Аплодисментам не было конца, возможно, оттого, что публика – преимущественно мужская – не могла наглядеться на кланяющихся актрис. Джону все это показалось очень изысканным. Правда, он ничего не понял. Наверное, ему следовало впредь серьезнее относиться к занятиям по языку с professore.
После спектакля был прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Сначала перед прессой предстали режиссер с толстым лицом и автор пьесы, юркий человечек в очках под Джона Леннона. Постепенно к ним присоединялись техники сцены, осветители и, наконец, актеры, смывшие с себя липкую жидкость и просушившие волосы феном. Алкоголь потек рекой, и прием переродился в пьянку.
Один оживленный тип, одетый во все черное, как и большинство здесь, обхаживал Джона, стараясь сделать вид, что вовсе его не обхаживает. Он избегал слова деньги,вместо них говоря о затратах.Но Джон сообразил, что тот заправляет финансами театра, и не мог отделаться от чувства, что в нем видят ходячий кошелек.