Один в поле воин
Шрифт:
Боевики это сразу поняли, стоило им увидеть на контрольно-пропускном пункте, который они без помех проехали сегодня утром, небольшую очередь из машин, которые одну за другой проверяли полицейские. Разворачиваться уже было поздно, их заметили, поэтому Гонщик нажал на газ. Проскочив пост, несмотря на жесты и крики полицейских с требованием остановиться, они помчались дальше по шоссе.
– Похоже, нам повезло, Шило! Проскочили, – бросил взгляд в зеркало заднего вида Гонщик.
– Дьявол! Ты вперед смотри! – и боевик зло и грубо выругался.
Водитель побледнел:
– Дева Мария! Гвардия!
– Гони! – и Шило передернул затвор автомата. – Попробуем проскочить!
Им
– Очнулся, сволочь? Вот и отлично! У нас с тобой сейчас будет очень душевный разговор. Держите его крепче!
Непрерывные пытки в течение часа сломали Шило, подведя его к мысли, что лучше рассказать им все, что они хотят, а затем быстро умереть. Он понимал, что предает своих товарищей, но дикая и мучительная непрерывная боль настолько сильно смяла и исказила его сознание, что для него это уже не представляло никакой важности.
Час спустя на окраине деревни, где в одном из домов скрывались остатки боевой группы анархистов, раздался рев двигателей. Машины остановились только раз, чтобы уточнить у местного жителя, где находится нужный им дом, затем гвардейцы и агенты тайной полиции быстро и сноровисто окружили дом, после чего потребовали от боевиков сдаться, на что те ответили огнем. В ответ в окна полетели гранаты, и только после этого гвардейцы бросились на штурм. Выбив дверь, они ворвались в дом, где нашли три изуродованных осколками трупа.
Боевая группа испанских подпольщиков была полностью уничтожена, не выполнив поставленной перед ними задачи, причем ни руководству группы анархистов-радикалов, ни советской разведке так и не удалось узнать, что стало истинной причиной провала. Когда испанским товарищам было предложено повторить попытку, те наотрез отказались, мотивируя тем, что в их рядах, возможно, находится «крот», который сдал боевую группу, поэтому они приняли решение на время прекратить какую-либо деятельность. О неудаче передали в Москву, где новое руководство, после некоторых размышлений, решило свернуть операцию, считая, что разработка Генри Вильсона не является нужной и первоочередной задачей, которые ставит перед ними партия.
Я ничего не понимал. За прошедшую неделю анархисты не сделали ни одной попытки выйти со мной на контакт. У меня
«Не мог же я их упустить! Они ни разу не профессионалы, а простые боевики. Что они могут? Из автомата очередь дать да гранату бросить. Или я чего-то не понимаю?»
Дошло до того, что я решил посоветоваться по этому вопросу с Джеймсом, только и тот ничего не смог подсказать.
– Не знаю, что и думать, – сказал он после некоторых раздумий. – По мне, так это больше похоже на то, что анархисты просто операцию свернули.
– Ни мести за товарищей, ни отправки сюда новых людей. Взяли и бросили? Так не бывает.
– Согласен. Причина есть, но мы ее просто не можем знать. Слушай, мне уже надоело в этой дыре сидеть, давай уже махнем в Швейцарию и решим все на месте.
– Я еще не принял окончательного решения.
– Погоди, Майкл. В прошлый раз мы же вроде все решили. Ты сказал, что тебя устроят пятнадцать процентов от суммы в хранилище. Или что-то изменилось?
– Вопрос заключается в том, кто и как будет оценивать вещи в хранилище.
– Подобные вопросы решаются на месте, и ты это прекрасно понимаешь. Кстати, ты мне так и не объяснил, почему ты решил потребовать эти проценты за книгу.
– Из жадности. Почему одним все, а мне ничего. Так нечестно, – временами я пытался играть роль жадного американца, который не хотел, чтобы из его законных денег уплыл хоть цент.
– Не верю. Для тебя все это, похоже, как игра для ребенка. А может, так оно и есть? – Англичанин оценивающе посмотрел на меня. – Ты, наверно, как говорят русские: дурака валяешь. Но зачем?
Сказать ему, что мне нужен риск, адреналин, кипящий в крови, и чувство победы, он мне просто не поверит.
Английский разведчик, разочаровавшийся в тех идеалах, ради которых пошел в разведку, не так давно понял, что работает только ради денег. После того, как он подписал в Москве показания, его служба в британской разведке подошла к концу. Непонятно пока только одно, как он уйдет со службы: вылетит с позором или все же уйдет в отставку. В сложившейся ситуации он пока мог радоваться только одному: ему не надо возвращаться в советскую Россию. Мало того что он сейчас полностью зависел от этого непонятного, но от этого не менее опасного для него парня, у него не было даже денег, чтобы купить билет на самолет. Ему обещали с обеих сторон приличные суммы, но пока это были только слова. Несмотря на все странности американца, тот больше нравился англичанину, чем нанявший его немец.
– Так жить интереснее.
– Послушай, Майкл, давай реально смотреть на вещи. Я мало Хольца знаю, но он, похоже, из тех патологически жадных типов, которые за цент удавятся, а тут ты появляешься, да еще проценты требуешь. Он может и на попятную пойти. Ты об этом не думал?
Я не стал отвечать на его вопрос, и так понятно, что англичанин волнуется. Он все поставил на кон и теперь боится, что сделка может провалиться.
– Джеймс, ты вроде говорил, что у него есть контора по прокату автомобилей.
– Говорил. Он как-то похвастался, что у него несколько таких заведений, а я человек недоверчивый и доскональный, вот и решил проверить его слова. Как я и думал, он соврал. У него только одна контора и полтора десятка машин средней степени паршивости. Что тут скажешь: на плаву держится, но не более того. Ты к чему это спросил?
– Исходя из твоих слов, можно понять, что он настолько глубоко заглотил крючок, на который его поймала собственная жадность, что уже не сорвется. Уж поверь мне.