Один Вкус

Уилбер Кен

Судя по всему, сегодня я справлялся лучше, поскольку никто не шептал мне на ухо в холле важные наставления.

Понедельник, 17 марта — Сан-Франциско

Сегодня я переехал из гостиницы «Над волной» в Саусалито, куда всех нас поселила администрация Института Фетцера (мы предполагали, что она лучше гостиницы «Под волной») в высотный отель в деловой части Сан-Франциско. Я сижу здесь, на тридцать шестом этаже, в ресторане наверху отеля, откуда открывается вид на самый красивый город в Америке. Слева от меня мост Золотые Ворота,

соединяющий изящество города с зеленью пригорода Мэйрин; справа — Бэй-Бридж, протянувшийся в скучный Окленд; прямо впереди — тюрьма Алькатрац, скалистый монумент мужской агрессивности.

Я люблю Сан-Франциско. Я бы жил здесь, если бы мог себе это позволить и если бы дом в Боулдере не был великолепным местом для того, чтобы много работать. Я собираюсь провести несколько дней, бродя по городу, прежде чем мне придется отправиться назад, к упорной тяжелой работе над исследованиями для второго тома.

Сейчас здесь мой давний друг Митч Кэйпор; он остановился напротив, в «Кэмптон-Плейсе», но уехал на несколько дней заниматься медитацией в уединении. Вчера, когда он уезжал, я попросил его ненадолго зайти к Френсис и Роджеру, чтобы я мог их познакомить. Эта пара — Френсис и Роджер — уже в течение более чем двух десятилетий, по существу, всю мою взрослую жизнь, играет для меня совершенно особую роль. Я до сих пор отчасти воспринимаю нашу дружбу как тройственный союз. Без них моя жизнь была бы намного беднее; у нас были общие наибольшие взлеты и падения и большинство всего, что происходило в промежутках между ними. На мой взгляд, они почти во всем могут служить образцом человеческих существ — неравнодушные, энергичные, умные. Оба написали по нескольку превосходных книг, и я видел, как они посвящают бесчисленные часы тому, что можно назвать только бескорыстным служением. Они очень смущаются, когда я говорю такие вещи, но это так.

Мы с Митчеллом познакомились в Линкольне. Он прочитал «Спектр сознания» и пару раз зашел ко мне поговорить. Он мне сразу понравился — у Митча очень язвительный ум, но это не отталкивает; в нем есть что-то, сразу вызывающее симпатию. Он тогда был другом — и учителем медитации — Джека Криттендена. Мы с Джеком были в процессе организации журнала «Ревижн», и это, в конце концов, привело меня в Бостон, где жили и Джек, и Митч. Тем временем Митч вернулся в аспирантуру для получения степени в области деловой администрации в Массачусетском институте технологии, затем основал фирму программного обеспечения «Лотос» — по тем временам самую успешную. В конце концов, он продал «Лотос» за много миллионов, стал сооснователем «Электроник фронтир фаундейшн» и создал «Кэйпор энтерпрайзес». Всегда приятно знакомить друзей, так что Митч, Френсис с Роджером и я провели вместе вторую половину дня, беседуя о том и о сем.

Среда, 19 марта — Сан-Франциско

В это утро я взял напрокат машину и поехал в Мюир-Бич, к дому Сэма Кина, где мы с Трейей впервые поселились вместе после свадьбы (мы сняли у него дом; сегодня там никто не живет). Я час или, быть может, два сидел на крыльце. Это по-прежнему со мной. Она еще здесь. Печаль осязаема, как часть туманной атмосферы над пляжем, затрудняющей дыхание.

Примерно две недели после ее смерти я пребывал в том же состоянии красоты и благодати, в котором она ушла. Было только сияющее осознание без субъекта или объекта, но все возникало точно так, как должно, прекрасно. Я уверен, мы тогда были вместе. И затем, как это обычно бывает, вернулось самозамыкание, и я снова, по большей части, был Кеном.

Я смотрел поверх пляжа; сцены нашей совместной жизни возникали из облаков и проплывали передо мной. Я всегда много думаю о нашей с Трейей жизни вместе в этом доме. У нас было несколько месяцев до того, как рак нанес свой удар; это была единственная свободная от рака зона во всей нашей совместной жизни. Так что именно здесь я видел ее целиком и полностью, поразительно прекрасную — сияние, проникавшее

до самых глубин и захватывавшее душу, говорившее слишком нежные слова, чтобы их повторять. Именно здесь мы танцевали и плакали, занимались любовью и смеялись, держались друг за друга, словно за саму жизнь. И именно здесь эти ужасные слова — «У Терри рак» — были впервые сказаны по телефону мне, семье и друзьям в ту первую страшную, отвратительную ночь.

Но я больше не думаю о ней так много, поскольку она часть того, что думает. Она течет в моей крови и бьется в моем сердце; она — часть меня, всегда, так что мне не нужно зрительно представлять ее, чтобы вспомнить. Она по эту сторону моей кожи, но по ту, не вдали от меня. Мы с Трейей вместе росли и вместе умирали. Мы всегда были двумя сторонами одного и того же человека. И я думаю, так будет всегда.

Четверг, 20 марта — Сан-Франциско — Боулдер

Пишу на самолете, по пути обратно в Боулдер. Прошлый вечер обедал с Майклом Мёрфи и Сильвией. Мы говорили о центрах Интегральной Преобразующей Практики, которые организовали Майкл и Джордж [Леонард]. Майкл договорился о сотрудничестве со Стенфордским центром исследований в области профилактической медицины, который будет помогать документировать ход и эффективность интегральной подготовки. Я полагаю, что это поистине важная работа, пионерская работа, и она поможет определить совершенно новый подход к психологической и духовной трансформации, который будет включать в себя все лучшее из древней мудрости и современного научного знания. Неудивительно, что Мёрфи снова на передовом рубеже.

Пятница, 21 марта — Боулдер

Великолепное утро — Боулдер может быть красивым. Ходил за покупками, пополнил запасы в холодильнике, начал перебирать горы почты, прослушал 62 телефонных сообщения и т.п.

Закончил читать «Дневники Энди Уорхола». Что ж, теперь мы знаем скорость мелководья. В действительности Уорхол мне весьма понравился. Равно как и его живопись. Уорхол — превосходный художник флатландии. Все его работы — сплошная поверхность, яркая и энергичная, волнующая и возбуждающая — поверхность, под которой нет абсолютно ничего. Я не люблю флатландию, но мне нравится, как поразительно он ее изображает. «Поверхность, поверхность, поверхность — вот и все, что все считали значительным». Уорхол действительно великий предтеча агрессивной, заразительной, непреклонной ограниченности постмодернизма.

Воскресенье, 23 марта

Сижу здесь, на крыльце, наблюдая заход солнца. С тем исключением, что здесь нет наблюдателя — только солнце, опускающееся, заходящее. Из чистейшей Пустоты сияет ослепительная ясность. Звуки птиц там. Несколько облачков прямо наверху. Но нет ни «верха», ни «низа», ни «там», ни «здесь», потому что нет «меня» или «я», для которого эти направления имеют смысл. Есть только это. Простое, ясное, легкое, не требующее усилий вездесущее это.

Я стал чрезвычайно серьезно относиться к медитативной практике, когда прочитал следующую строку прославленного Шри Раманы Махарши: «То, что не присутствует в глубоком сне без сновидений, не реально».

Это шокирующее заявление, поскольку в состоянии глубокого сна без сновидений, по существу, нет ничего — буквально ничего. Вот что он хотел сказать. Рамана говорил, что предельная реальность (или Дух) не может быть чем-то, что входит в сознание, а затем выходит из него. Это должно быть нечто такое, что постоянно, неизменно или с более формальной точки зрения что, будучи безвременным, полностью присутствует в любой момент времени. Следовательно, высшая реальность также должна полностью присутствовать в глубоком сне без сновидений, и все, что не присутствует в глубоком сне без сновидений — это НЕ предельная реальность.