Один выстрел
Шрифт:
Алан Данута закрыл дипломат и поставил на пол.
– Дело нельзя допустить до суда. Власти по собственной халатности превратили его в инвалида, а теперь еще и хотят припаять пожизненный срок? Когда он даже не помнит, что делал в тот день? Как он может себя защищать? Дело упирается в Билль о правах. Окружной суд, потом апелляционный, затем Верховный. Так и действуем.
– Я это не потяну, – сказала Хелен.
– Интеллектуально? Я о вас слышал другое.
– С точки зрения стратегии и тактики. И денег.
– С деньгами
Хелен ничего не сказала, только покосилась на Ричера.
Ричер промолчал и отвернулся. «Неужели и это убийство сойдет ему с рук?» – подумал он.
– Существует и другая возможность, – сказал Данута.
– Какая? – спросила Хелен.
– Сдать вашему отцу кукловода. Лучше полхлеба, чем ничего, а кукловод – лучшая половинка.
– А его устроит?
– Любой прокурор предпочтет крупную рыбу.
Хелен снова взглянула на Ричера:
– Кукловод – всего лишь предположение.
Доктор Мейсон пробыла у Барра двадцать минут.
– Долговременная ретроградная амнезия, – объявила она. – Самая настоящая. Типичный случай.
– Границы пробела? – спросил Нибур.
– Подскажет высшая бейсбольная лига, – ответила Мейсон. – Последнее, что он помнит, – игра «Кардиналов». Но я уверена: неделя, считая назад с нынешнего дня.
– Включая пятницу, – заметила Хелен.
– Боюсь, что так.
– Прекрасно, – сказала Хелен и встала. Остальные поднялись следом.
Для всех них, подумалось Ричеру, Барр из живого человека превратился в клинический случай и правовой казус.
– Вы идите, не ждите меня, – сказал он. – Я загляну к старому приятелю.
Хелен оставила остальных и подошла к нему:
– Зачем?
– Не волнуйтесь, я не собираюсь отключать ему аппараты.
Она на миг застыла в молчании, потом вернулась к другим, и они ушли все вместе.
Ричер направился коридором к палате Джеймса Барра. Помедлил секунду, повернул ручку и вошел.
Глава четвертая
Воздух в палате накалился от жары, так что в нем можно было зажарить курицу. Белые жалюзи на широком окне опустили для защиты от солнца. Их планки горели, заполняя палату мягким белым сиянием.
Барр лежал на спине на койке посреди палаты. Его голову обхватывала скоба фиксирующего устройства. Волосы на голове были выбриты, отверстия в тех местах, где сверлили череп, закрыты бинтами. Левые плечо и предплечье ему перебинтовали до локтя. Правое плечо было голым и без отметин. Грудь и бока тоже были в бинтах. Вытянутые вдоль тела руки были прикованы за запястья к раме койки. На левой руке полоски пластыря прижимали к коже иглы трубочек для внутривенных вливаний. Из-под бинтов на груди красные провода тянулись к аппарату, на экране которого бежала зигзагообразная линия. На верхнем пике зигзага аппарат каждый раз приглушенно пикал.
– Кто
Ричер склонился над кроватью.
– Вы, – произнес Барр.
– Я, – сказал Ричер.
Правая рука Барра дрожала.
– Похоже, я вас подвел.
– Похоже, что так.
– Но я ничего не могу вспомнить.
В голосе Барра звучали беспомощность и замешательство. Он не защищался, не жаловался. Просто констатировал.
– Расскажите про бейсбольный матч, – попросил Ричер.
– Я слушал его по радио.
– По телеку не смотрели?
– Мне радио по душе. Всю жизнь, с самого детства. Летние вечера, а по радио передают бейсбол.
– Я не затем приехал, чтобы обсуждать ваши вкусы.
– Вы смотрите бейсбол по телевизору?
– У меня нет телевизора.
– Правда? Нужно было купить.
– У меня нет дома.
– Почему? Вы ведь уже не в армии.
– Откуда вы знаете?
– Из тогдашних никто не остался. Вы в полиции?
Ричер отрицательно покачал головой:
– Я теперь простой гражданин.
– Зачем вы приехали?
Ричер не ответил.
– А, – сказал Барр, – понимаю. Чтоб меня уличить.
– Расскажите про бейсбол.
– «Щенки» против «Кардиналов». Игра шла на равных. «Карды» выиграли на девятой подаче, конец встречи.
– Выиграли на круговой пробежке?
– Нет, на ошибке. Проход, обманный маневр, потом посыл на вторую, раннера выбивают на третью, один удален. Мягкая подача шортстопу, знак раннеру, бросок на первую, но мяч ушел за пределы поля, и ошибка дала «Кардам» очки.
Барр закрыл глаза и произнес:
– Они говорят, это моих рук дело, а я не могу поверить.
– Улик навалом.
У Барра из-под век показались слезы.
– Я думал, что изменился. Был уверен. Я ведь старался изо всех сил… Четырнадцать лет как исправился.
– Зачем вам все эти ружья?
– Чтоб не забывал. Они помогают держаться.
– Вы ими пользуетесь?
– Редко. На стрельбище. Езжу в другой штат, Кентукки. Там недорогое стрельбище.
– Расскажите, как вы действовали.
– Не помню.
– Тогда скажите, как могли бы действовать. Теоретически.
– В кого нужно было бы стрелять?
– В пешеходов, выходящих из здания ОТС.
Барр снова закрыл глаза:
– Так я в них стрелял?
– Пятерых уложили.
У Барра опять потекли слезы.
– Когда?
– В пятницу рано вечером.
Барр долго молчал.
– Я подождал бы до начала шестого. Тогда народу полно. Остановился бы на шоссе за библиотекой. На эстакаде. Солнце на западе, у меня за спиной, оптический прицел не отсвечивает. Опустил бы стекло с пассажирской стороны, установил винтовку, расстрелял магазин – и ударил по газу. Погореть я мог на одном – останови меня дорожный патруль за превышение скорости и заметь винтовку.