Один за двоих
Шрифт:
— Ух, и ненавижу штабных выползней, особенно того, чернявого…
— Что при командоре принеси-подайка? — охотно включается в разговор краснорожий сержант.
— Ну. И подставляйка, гы-гы! Видал его? — это уже мне. Вот он, момент истины!
— Да я и в штабе то не бывал ни разу. Не знаю даже, где это.
— Да в самой заднице, — беспечно просвещает меня наемник, — возле башни этой, как там, Хари… Хары…
— Харру.
— О!
Глотаю пиво, с тоскливым безразличием прислушиваясь к продолжающемуся разговору. Если б город был занят имперцами, я бы уже кормил собой червей, да и эти двое —
Я улучаю момент, когда обо мне позабыли и встаю изо стола. Покачиваюсь, как пьяный, выразительно придерживая ремень штанов, чтоб ни у кого не возникло сомнений в моих намерениях.
Я почти дошел до выхода, когда дверь распахнулась. У солдата белое от инея и ужаса лицо и дико расширенные глаза.
— В городе кровососы! — орет он. Раздаются смешки, дескать, допился до белой горячки. Но тут второй спиной вперед втаскивает в освещенный зал что-то мешковатое. По натоптанному полу ползет волнистая красная линия. Отпускает, и все вскакивают, стараясь разглядеть обезображенный труп. Кажется, что с него содрали кожу, отовсюду, даже со щек. На трупе моя одежда. Я едва успеваю выскочить из кабака на светлую уже, снежно-розовую улицу Нарголлы. Пиво, которое мне не пришлось по душе, покидает меня навеки.
Краснорожий вывалился из кабака вслед за мной. И по той же причине. Долго отплевывался, потом закурил дешевую самокрутку, от дыма защипало в носу. Из кабака доносится галдеж и собачий скулеж.
— Дьявольщина! Всегда знал, что в этих поганых горах полно всякой дряни: ловушки, растяжки, твари эти… крокодилы шерстяные! Теперь и упыри полезли, видать, от холода. Тьфу, пакость!
Он смачно плюнул.
— Ты, парень, того… иди-ка к своему Мору и доложи о происшествии. Пусть покумекает, так ли, сяк ли. Виданное ли дело, средь бела дня мужика замочили…
— А может…
— Ты иди-иди, — в голосе сержанта появляется угроза. Я спешу ретироваться.
— Мору не там, парень! — орет мне краснорожий, его качает, как ковыль на ветру.
— Я к Алвано, в штаб, — оборачиваюсь и припускаю бегом, пока кто-нибудь еще не заинтересовался моей персоной.
Вероятно, прежде в здании штаба жил кто-то богатый и влиятельный, может и сам Харру. Теперь же белый приземистый особняк с узорной полукруглой крышей занимает командор Алвано. На входе охрана в тулупах, два, похожих на подушки, наемника держат винтовки с надетыми на дуло штыками.
— Чо надо? — вопрошает одна из подушек.
— Срочное донесение командору! — запыхавшись, выдавливаю я, абсолютно достоверно показывая, что очень, ну прямо очень торопился.
— Ну? — говорит вторая. Рожи не видно за поднятым меховым воротником, только узкие щелки глаз взирают из-под заиндевелых бровей.
— Танки выходят на боевую позицию, — ору я.
— Чо?
Вот дебилы! Хочется завыть и биться о землю в корчах от такой непроходимой тупости.
— Донесение от Рутгерта Мору командору Алвано! — прямо в обмороженную рожу кричу я и тут же добавляю кулаком в зубы: — А ну, пропусти, придурок!
— Да ты… — медленно поворачивается второй тулуп, медленно опускает штык-нож. Мама моя, откуда их таких взяли? Ногой в живот, кулаком в морду, подушка плавно и величественно
Путь свободен. Распахиваю дверь и взлетаю по лестнице на второй этаж. Маленькая приемная, за широким столом сидит порученец, угрюмо поворачивая грани кубик-рубика.
— Срочное донесение от Мору ко…
— Тсс! — адъютант прижимает палец к губам и шипит на меня, как змея. Из-за раздвижной двери доносятся характерные звуки: томные вздохи, длинный протяжный стон и резкий скрип кровати. Ромари Алвано развлекается поутру.
— Но Мору…
— Да хоть святая дева! — заговорщически подмигивает адъютант. — Рискни его потревожить — станешь похожим на большой кровавый дуршлаг!
Внизу громыхает, тулупы, надо полагать, очухались и рвутся в бой. Надо срочно что-то делать! Ору во всю глотку:
— Измена! Танки в городе! — и всаживаю пулю в тонкую дверную перегородку. Адъютант шарахается от меня, нашаривает пистолет в кобуре, я ласково улыбаюсь ему. Удар в скулу, с протяжным стоном штабист валится на пол.
Гранату в лестничный проем, сам под стол. Дом будто подпрыгивает на кочке, трещит по швам, не рассчитанный на подобные потрясения. От грохота уши едва не отвалились, щепки и куски крашеной фанеры осыпались на пол, пылища такая, что ничего не видно.
— Dios mio! Qu'e es ese ruido? (Боже мой! Что за шум?) — этот голос я уже слышал и отлично запомнил.
Приемную затягивает дымом, лестницы как не бывало. Я поднимаюсь из руин, чумазый, с плеч осыпаются опилки. В пыльном сизом мареве мой враг в белой рубахе и штанах с распущенным ремнем сжимает в руке револьвер.
— Qu'e pasa aqu'i? (Что тут творится?)
Я шагаю ему навстречу, передергивая затвор.
— Дьявол! — Алвано стреляет в упор, промахивается. Шарахается от меня.
— Помнишь меня, caro?
Внутри у меня ревет и мечется зверь, я сдерживаю его из последних сил. Просто пристрелить командора будет чересчур гуманно, а потерпеть осталось немного.
Алвано отступает. Бросается в свои покои, где только что трахал какую-то девку. Внизу огонь все больше разгорается. Я кидаюсь следом за ним в спальню, туда уже добрался дым, повис плотной ядовитой пеленой.
Скулы сводит от нервного напряжения, я прыжком сокращаю расстояние до командора, тот словно предугадывает бросок, разворачивается ко мне. Непонимающий взгляд темных, широко расставленных глаз, подбородок выдается вперед, Алвано скалится:
— Ты… кто такой?
— Твоя смерть.
Вскидываю руку, нажимаю на курок. Отдача катится по предплечью до локтя, командора отбрасывает на перегородку. Что-то обрушивается на меня сзади, перехватывает шею так, что в глазах темнеет моментально. От неожиданности валюсь на спину, пытаюсь разжать яростно стиснутые маленькие ладошки — будто у женщины или ребенка. Шлюха командора, до чего сильна… Локоть под ребра, слышу сдавленный стон, захват ослабевает. Как безумный, я бросаюсь на террасу. На снегу следы и алые капли, сам Алвано удрал. Вой рвется из груди, я перемахиваю через перила и приземляюсь в кучу какого-то хлама. А навстречу уже бегут, и пули горохом рассыпаются по стенам и стеклам. Срываю с пояса лимонку, швыряю в толпу и кидаюсь в проулок. Впереди виднеется темно-красная каменная стена главного храма.