Один за двоих
Шрифт:
— Дан, ты чего?
— Ложись! — ору я, в ту же секунду «Хайвер» подпрыгивает и на глазах превращается в аленький цветочек.
Падаем на лед, в двух шагах тревожит камни пулеметная очередь.
— Огонь!
Йохан, выдернувший из рук онемевшего Макса трофейный пулемет, открывает стрельбу по «мустангу». Хоть один соображает.
— Отходим, отходим за скалу!
Хватаю Шику и бегу. Прыгаем, как зайцы, а пули нас догоняют, вот-вот ударят по ногам.
— Живее, сукины дети!
Прикрывающий отход Йохан едва успевает
— Чего это хых… они хых…? — кричит запыхавшийся Макс.
— А х… их знает!
Высовываюсь и тут же снова прячусь за скалой. «Мустанг» уже так близко, что можно разглядеть царапины на дуле пушки. Долго нам тут не высидеть. И уйти некуда. Я бережно укладываю Шику и откидываюсь на спину, приваливаясь к скале. Будем стоять до последнего. Вот только бы знать, кто нам подбросил такую свинью: неужели Жан?
Огонь танкового пулемета подмел площадку возле догорающего скелета нашего «хайвера», в ход пошли тяжелые снаряды. За непрекращающимися грохотом и гудением скал, я не сразу различаю стрекот и гул лопастей. Неведомо откуда появившийся геликоптер быстро снижается, будто и не обращая внимания на атаковавшего нас «мустанга», с великолепным презрением хозяина гор вертолет опускается на чистенькую и разогретую площадку. Огонь на мгновение стих: в танке совещаются, чья машина и что с нами делать дальше.
Я замечаю, наконец, что ругался на всех пяти языках, которые знаю.
Открывая дверцу, пилот энергично машет, влезайте, мол. Макс срывается первым, нервы у парня сдали. Я подхватываю Шику, хладнокровный Йохан прикрывает. Едва я с ношей переваливаюсь в кабину, а Хольд со своим пулеметом прыгает на подножку, геликоптер резко взмывает вверх. На «мустанге» опомнились, открыли стрельбу, но тут же заговорили и бортовые пулеметы. Пилот, узнать которого со спины удается с трудом, разворачивает машину. Танк, сверху маленький и забавный, как игрушечный, сиротливо таращится. Не до конца веря в спасение (уж слишком много всего произошло за одни сутки), прикладываю ладони рупором к стеклу и кричу:
— Чао, Веньяр! Удачной охоты!
Пилот геликоптера оборачивается и выразительно крутит пальцем у виска. Вера Строгова воскресла из мертвых, чтобы вновь командовать и распоряжаться.
На беленом потолке яркие прямоугольные лампы. Поворачиваю голову: справа от меня лежит Шику. Медленно-медленно по прозрачной трубке струится глюкоза, портативный реанимационный комплекс попискивает, аппарат искусственной вентиляции легких мерно накачивает кислород в грудь нарьяга. Шику кажется совсем маленьким, младше своих тринадцати, худенький, с бледно-синюшной кожей, где отчетливо виден рисунок тонких вен.
Игла вонзается мне в локтевой сгиб, Вера поправляет пластиковый мешочек с жидкостью и перемещается в изголовье.
— Не вертись, — поправляет под головой подушку.
Вера щедро поливает рану перекисью водорода, промачивает сухой салфеткой и заклеивает каким-то хитрым пластырем.
— Шрам будет некрасивый, эх, — вздыхает она.
Я снова поворачиваю голову вправо. Шрамы на лице — это не беда, шрамы на сердце куда хуже.
— Лежи смирно.
— Он поправится?
— Откуда мне знать? — пожимает плечами Вера. — Я не врач, но сделала все, что могла.
— Спасибо тебе, — нахожу ее ладонь, накрываю своей.
— Жизнь длинная, сочтемся.
Она усаживается рядом, подбородок подпирает кулачком. Я закидываю руку под голову, так удобнее смотреть ей в лицо.
— Что это за место?
— Тебе не все равно? Главное, оно вполне безопасно. Едва ли в Нарланде найдется еще одно место, где ты сможешь спокойно передохнуть.
— Так и скажи, что это секрет.
— Это секрет, — чуточку приподнимает уголки губ Вера Строгова, — ты же не хочешь, чтобы я врала?
— Как это у русов говорится? Хрен редьки не слаще? Ну, а как тебя теперь называть? Эльви?
— Как хочешь, — пожимает плечами женщина, — оба имени мне нравятся.
Я понимаю, что она не расскажет ничего, хоть ее режь. Достаточно того, что спасла, увела прямо из-под носа веньяровых служак. Я разглядел на носу геликоптера белую и красную полосы и понял, почему «мустанг» не разнес его в пух и прах. Знак высшего командного состава дает много привилегий. Так кто же такая Вера: лесная женщина, член террористической группировки или боевой офицер? Остается только гадать. Но в одно хочется верить — Вера мой друг, и я могу ей доверять.
— Чего учудил в Нарголле?
Что учудил — вспоминать не хочется.
— Хвастаться нечем.
— Всегда поражалась твоей способности убивать комара дубиной, — качает головой Эльви.
Пожимаю плечами.
— Да лежи ты! — она поправляет иглу и переклеивает пластырь.
— Не пойму, зачем это? Я же не ранен…
— Ты просто утомлен и перевозбужден, вот и не чувствуешь. Тебе досталась изрядная доля облучения и две серьезные…
— Царапины.
Вера нависает надо мной, загораживая слепящие лампы, и легонько щелкает в лоб.
— Балбес! Признавайся, когда в последний раз обедал?
— Не помню, а ты имеешь в виду банановые пластинки или плитку-концентрат?
Ладошки нежно так разглаживают мой лоб, прежде от Веры пахло сдобой и повидлом, а сейчас машинным маслом. В колючем свитере и джинсах узнать нашу прежнюю хозяйку непросто. Но так мне нравится даже больше.
— Пирогов не обещаю, но каша с тушенкой на ужин будет, — шепчет она, — а ты лежи, отдыхай.
Движения уверенные и скупые, без плавной грации Лины и милой детской неуклюжести Танюшки. Поворачивает ручку двери.