Один
Шрифт:
– Можем у тебя заночевать? – Один был уверен, что незнакомец не откажется разделить с ним ночлег.
– Но, – замялась та, оглядываясь на шалаш, – как я могу пустить незнакомых людей, если даже не знаю ваших имен.
– Только-то, – подмигнул Одину юноша. – Я, к примеру, Тар.
– Зовусь Вотаном, – назвал Один одно из своих имен. Как и все асы, при появлении на свет Один уже обладал несколькими именами, чтобы запутать и отвратить злых духов, взбреди тем в голову начать охоту на аса. А каждый новый год, подвиг или просто деяние, прославившее аса, добавляло к списку имен великого еще одно.
Девушка
Но таких ясных бесхитростных глаз, как у Тара, так, кажется, назвался юноша, она не встречала.
– Стина, – ненароком вырвалось у девушки, хотя, опасаясь сглаза, она никогда не говорила свое настоящее имя.
И, смутившись минутной слабости, повернулась к гостям спиной. А уж им вольно следовать за нею или отправиться восвояси. Но все же была рада, услышав шаги позади.
– Слушай, друг, – заторопился юноша, бросая на девушку вороватые взгляды. – Я о чем хотел тебя спросить…
– Мне она не нужна, – отгадал Один намерения незнакомца. – Я могу лечь снаружи.
Стина лишь делала вид, что разносит овцам вечерний корм, а на самом деле, привыкнув жить в степи, где чуткое ухо может спасти от гибели, когда где-то стронется лавина, и предупредить об опасном соседстве волчьей стаи, она ловила каждое слово.
– И не вздумай! – резко обернулась к Одину. Но тут же сбавила тон: – Ты, видно, пришелец в наших краях, иначе вряд ли бы решился остаться под открытым небом с наступлением ночи.
– Что? Медведи кусают? – насмешливо удивился Один. Его позабавил неприкрытый испуг, исказивший черты прекрасной пастушки.
– Мыши! – ударила холодным взглядом, как клинком, Стина.
– Да! – расхохотались оба мужчины, а Тар добавил: – Вот и не верь после этого пословицам, что у женщин волос длинен, потому что ум коротенький. Вот такусенький, – показал юноша кусочек ногтя.
Стина смолчала, твердо решив, как приблизится ночь, настоять на своем.
Вначале, когда она увидела как-то на снегу след мышиных лапок, она лишь мельком подумала, что надо будет перевесить на сук повыше припасы. Потом мыши появлялись по две-три. Стина подкармливала серых зверушек, кроша на утрамбованный пол шалаша лепешку: вечерами, когда сонные глупые овцы угомонятся в загоне, ей было скучновато. Пушистые писклявые шарики чуть менее острой делали тоску. После смерти отца Стина в деревню не вернулась, подрядившись пасти скот селян за дрова и еду. Выросши среди пустошей с редкой колючей травой, непривычная к гомонливому укладу деревни, Стина боялась, что не сможет прижиться среди людей – овцы, безмозглые и послушные ей, дикарке, подходили для компании больше.
Зверушки, тиснувшиеся в мороз к человеческому жилью, чем-то напоминали Стине ее собственную бесприютную судьбу. А их, неприметно, становилось все больше, пока однажды ночью Стина не очнулась от кошмарного сна под шевелящимся покрывалом мириады зверьков. Мыши, пища и
С первым вздохом рассвета мыши сиганули и пропали, не оставив даже следов, кроме черных точек мышиного помета по углам.
Весь день Стина оглядывалась на пережитый ужас. А ночью нашествие повторилось – и теперь полукруг, в центре которого тряслась от страха девушка, стал больше, тесня мышей к стенам. Так продолжалось, пока весь шалаш не очистился от серых демонов ночи. Однако, без сна прислушиваясь к писку и перебору по мерзлой земле сотен лапок, Стина ни за что бы не рискнула до свету покинуть жилище.
И желание Вотана ночевать во дворе, как ни убеждала девушка, ее повергло в двоякий ужас. Во-первых, но это еще полбеды, мыши, хоть и нестрашные с виду, могут съесть человека живьем, беря количеством, а второе, и это Стину страшило более, путник, уцелев, разнес бы по округе, что в шалаше пастухов обитает ведьма, приманивавшая мышей. Люди же беспощадны ко всему, что не согласуется с им привычным понятиям. Узнай кто о том, что за страсти творятся по ночам вокруг шалаша, Стина не дала бы и прогорклую крынку молока за свою жизнь.
Маленькой она сама видела, как толпа подожгла хижину старухи, которую округа заподозрила в колдовстве. И на всю жизнь запомнила страшное видение: старую женщину в проеме открытой двери, когда огонь охватил жилище. Отвисшая челюсть и безумно выпученные глаза, а вместо волос трепыхались, чернея и корчась, языки пламени, пока смрадный дым горелого мяса не скрыл видение от обступивших пожарище селян.
Меж тем гости, истомившись дожидаться хозяйку, рассматривали жилище Стины, дивясь, как может быть нетребователен человек и как немногим может довольствоваться.
Шалаш пастушки представлял из себя хрупкое строение из обмазанных глиной жердей и был покрыт ветками, поверх которых серела подгнившая от старости и ненастий солома. Это убежище могло служить защитой от ветра и дождя, но никак не от холода. Камин – грубо сложенные друг на дружку каменные валуны, скрепленные кое-где провалившейся известкой, – нещадно чадил, наполняя шалаш сизым маревом, среди которого трудно было что-либо различить, кроме огромного сундука. Тряпье, брошенное поверх деревянной плоской крышки, свидетельствовало, что, по-видимому, ларь служил девушке постелью. На полке, прикрепленной к стене, убого пялились на гостей два закоптелых горшка. Котелок, подвешенный над очагом, булькал серым месивом. Тар потянул носом воздух: