Один

Мунк Карл

За все содеянные тобой преступления, ты изгоняешься из Асгарда до тех пор, пока, умерший, не вознесешься вторично. А пока жить тебе на земле среди смертных! И лишь раз в месяц тебе будет дозволено возвращаться в Асгард, чтобы ты, видя, что утратил, мучался еще сильнее за свои прегрешения !

Да будет так!

Один, сам того не желая, побледнел, словно кто-то мукой густо обсыпал лицо и видневшуюся в разрезе ворота грудь. Он сотни раз твердил о высших силах, управлявших миром. Но никогда не думал, что над его властью существует еще какая-то власть. А священный пергамент Один считал проделкой предков. Они с Локи не раз

забавлялись, рисуя чернилами на пергаменте рожицы: вначале чернила оставляли мокрый след. Потом высыхали. И стоило попасть свету, как изображение проступало снова. Ничего чудесного в этом не было, поэтому Один снисходительно почитал предков, которые были настолько умнее, что придумали невидимые чернила, проступающие через каждые тридцать Дней.

Сказать, что приговор так неожиданно давших о себе знать высших сил Одина напугал, было бы неправдой. Один был зол и немного раздосадован, не более. Богам, опять-таки по канонам, придуманным прародителями богов, не полагалось вмешиваться в дела людей.

И хотя время от времени украдкой Один запрет презирал, теперь у него были развязаны руки приговором. А заняться людишками и их делами руки у великого аса давно чесались.

Асгард приелся: все та же монотонная жизнь, все те же лица.

Земля, упрямая, гневная, с ее цепко хватающимися за жизнь обитателями, представляла девственно чистое поле для всякого, кому приспела охота позабавиться. У Одина такое желание было.

Кивнув ошарашенным асам на прощание, Один свистнул сеттера и отбыл нести наказание.

Холм возвышался над округой, голо поглядывая на приткнувшиеся к подножию хижины. Вверх вела узенькая извилистая тропка, на которой не разминуться двоим взрослым.

Тем более местные жители были ошарашены, когда, дымя пылью, на горизонте появилась тяжело груженная повозка. Правил лошадью крепыш средних лет. Не придерживая лошадь, промчался по деревне.

Мальчишки и собаки стайкой бросились следом. Потом поотстали. Из хижин начали высовывать носы деревенские сплетницы, провожая диковинного незнакомца взглядами. Еще никто не рискнул поселиться на холме, хотя о минувших событиях жители вспоминали редко и с неохотой.

Кто и когда сложил на вершине холма квадратное жилище из грубо отесанных камней, про то ходили легенды. Будто жила здесь когда-то старуха по прозвищу Старая Хана. Каждое утро спускалась в долину. Подобрав подол юбки, рыскала по окрестностям. Камней вокруг хватало в избытке, но не всякий старухе годился. А, выбрав показавшийся подходящим, Старая Хана (хоть мужчины, подсмеиваясь, предлагали раз и навсегда нагрузить телегу, раз уж ей так хочется, камнями да и довезти до холма), надрываясь из последних сил, сама катила валун, если было ровное место. А если на пути преграда – взваливала с недюжинной сноровкой его себе на спину. Не прошло и года, как гнилым обломком зуба на холме выросло жилище, непохожее ни на одно строение в округе. Вереницей тянулись подивиться люди, но возвращались ни с чем. Стоило переступить невидимую черту, пересекавшую вытоптанную каждодневным спуском Старой Ханы, как строение, из долины казавшееся блестящим дворцом, превращалось в обычную, крытую соломой завалюшку.

– Дурачит нас старуха, – злились селяне. – Где это видано, чтобы дряхлая бабулька одна отстроила такую махину?

– Да где же махина? – возражали те, кто, не стерпев, нашли время вскарабкаться

наверх. – Вот знать бы, куда старая подевала такую кучу валунов, что таскала без перерыва. Не закопала же, в самом деле! А хижина что, курятник из жердочек!

Третьи, самые осторожные, пустили слух:

– Старая Хана – ведьма! Держите от нее детей подальше.

Хана же, слыша доходившие сплетни, только посмеивалась.

Были и четвертые – ведь, если в слухах хоть доля правды, почему бы ведьме и не помочь ближнему? Кто-то приходил за богатством, иным не терпелось достигнуть славы. Приходили больные – им Хана варила какие-то пахучие отвары, но от колдовства отнекивалась.

– Какая я ведьма? Мало ли о чем толкуют люди?

– Да откуда она взялась? – время от времени селяне пытались припомнить, когда на холме первый раз увидели старуху.

Некоторые называли возраст своих старших детей, у которых уже свои дети. Другим снилось минувшее лето.

Впрочем, Старая Хана была тихой, убогой и безвредной. Никто, правда, не знал, как и чем она живет: скотину Хана не держала, детей, которые ее бы дохаживали на старости лет, не имела. Но просить старуха не ходила, а до остального кому дело?

Люди вскоре привыкли к метаморфозам жилища Ханы, а в остальном ничего необычайного и удивительного в старушке не было. Вот, поговаривали, за дальним лесом в одном селении живет колдун, так им и впрямь могли бы другие деревни завидовать. Умел тот колдун насылать порчу на людей и животных. Захоти, смог бы посевы побить градом. На его зов откликались сами великие асы, но это, пожалуй, уж выдумки.

От Ханы не было ни вреда, ни пользы: о старухе забыли. Тем более, что, оттащив на холм последний камень, Хана поселилась в новом жилище и затихла. Лишь редкий дым из трубы говорил в холодные зимние рассветы, что не померла старуха, жива.

Так продолжалось годы и годы. Одни жители деревни умирали, подрастали детишки. А Старая Хана жила и жила. Пока, однажды, перед самым рассветом селение не проснулось от диких криков, доносившихся с горы.

Деревня проснулась. А вместе проснулась и ярость, дремавшая до поры до времени. Люди ведь, как правило, склонны ненавидеть все, что не поддается разумению. И сельчане, вооружившись кто кольями, кто топором, бросились к холму.

Крики меж тем то стихали до невнятного бормотания, то нарастали до животного рева. Одно было ясно: кривотолки о ведьме оказались чистой правдой.

Сумрачные тени окружили хижину Ханы в тот момент, когда женский визг жертвы, которую истязала ведьма, достиг апогея.

Селяне топтались у входа, подталкивая друг друга, но первым пнуть дверь никто не решался.

Вперед выступил Фогт, обернув к односельчанам бледное лицо со всклоченными волосами.

– – Доколе же мы будем сносить ведьму бок о бок с собой?

А Старая Хана, прислушиваясь к шуму и крикам за стеной, торопилась. Ее жертва, молоденькая девушка лет пятнадцати, уже устала визжать и лишь хрипло дышала, скаля в темноте зубы.

Но Хана ничем не могла ей помочь – выбор сделан богами, по воле которых должны жить на земле среди людей прорицательницы и хранительницы древних знаний. Никто не знал, даже великие небеса, пригодятся ли людям дары, загодя приготовленные простым смертным богам. Слишком дремуче и наивно оно, человечество, лишь вступившее на путь к мудрости, чтобы знать наперед: муки Старых Хан не бессмысленны.