Одиннадцать сребреников
Шрифт:
— Мы должны проверить.
Согласно кивнув, Мигнариал извлекла из груды вещей проклятый кожаный мешок. Подняв глаза, девушка с удивлением увидела, что Ганс протягивает ей раскрытую восковую дощечку. Подавив неприятное чувство, Мигнариал посмотрела на табличку.
То, что она увидела, заставило ее сесть на кровать и вопросительно посмотреть на Ганса. Тот смотрел на нее с таким же немым вопросом во взгляде. Ганс держал в руке свой новый кошелек, а на маленьком овальном коврике у кровати поблескивали серебряные монеты.
— Из моего кошелька исчез империал, — без всякого
Заметно побледнев, Мигнариал вдруг повернулась спиной к Гансу и упала ничком на кровать. Она не сказала ни слова — просто лежала неподвижно. При других обстоятельствах это показалось бы Гансу необычайно соблазнительным — однако не сейчас. Открытие, которое он сделал, заглянув в кошелек и в трижды проклятый мешок, изгнало из его головы все помыслы о любовных играх. Сейчас Ганс испытывал к Мигнариал лишь жалость. Он присел на кровать и погладил свою женщину по спине. Плечи Мигнариал мелко тряслись под рукой Ганса, и он понял, что девушка плачет.
Слегка успокоившись. Мигнариал вновь взяла в руки восковую табличку и прочитала изменившийся список имен на ней:
ИЛЬТУРАС
ИСТЕЙН
ПЕРИАС
ТЬЮВАРАНДИС
Девушка указала дрожащей рукой на то место, где прежде стояло имя Лаллиаса. Теперь оно исчезло. Остался лишь пустой промежуток гладкого воска.
Чувствуя, как на спине выступил холодный пот, Ганс рывком раскрыл кошелек Мигнариал. Там лежали два медяка.
Вздохнув, Ганс уставился в стену, машинально продолжая гладить Мигнариал по спине.
На этот раз ошибки быть не могло. Каждый из юных путешественников положил по одной из тех монет в свой кошелек, купленный только сегодня. Эти кошельки и Ганс, и Мигнариал открыто носили на поясе. Одна из этих монет — а может быть, и обе — переместилась в кожаный мешок, куда по какой-то неизвестной причине настойчиво возвращались все заколдованные монеты. Судя по всему, такова была суть заклятия. Имя Лаллиаса стояло в ряду прочих имен на складывающейся восковой дощечке. Лаллиас погиб. И вот его имя тоже бесследно исчезло, как и одна из колдовских монет.
«Одна из этих монет представляла Лаллиаса, — подумал Ганс, — или была как-то связана с ним. Монета исчезла, как и имя Лаллиаса из списка Синайхала. А это значит, что еще одна монета должна была представлять самого Синайхала.
Я убил его, и монета исчезла. И его имя — тоже; скорее всего Мигнариал была права».
Это было какое ни на есть, но все же объяснение. Всегда чувствуешь себя спокойнее, найдя объяснение чему-то непонятному или назначение незнакомого предмета. Однако это объяснение слишком многое оставляло неясным, и уж никак не могло рассеять беспокойство, опасение, да и просто страх.
Это была не слишком-то удачная ночь для молодой четы. Ганс и Мигнариал были слишком встревожены и потому очень много говорили и почти забыли о любовных играх. Хуже того, Мигнариал заснула как раз тогда,
Ганс проснулся вскоре после рассвета. Настроение у него было отвратительным. Он сразу же поднялся и уже сидел на краю кровати, натягивая сапоги, когда Мигнариал пробормотала что-то сонным голосом и пошевелилась. Ее рука коснулась спины Ганса. Ганс продолжал одеваться.
— Ax! — произнесла Мигнариал, сев на постели. Она была обнажена, но сейчас Ганс был не склонен любоваться ее красотой. — Тот человек.., насчет лошадей… Анорислас! — И Мигнариал вскочила.
Ганс тоже поднялся.
— Присмотри за котами, ладно? — небрежно бросил он. — Я вернусь, как только смогу, и принесу добрые новости и полный горшок серебра.
— О… — тихо и растерянно отозвалась Мигнариал. — Но я.., ты хочешь сказать, что уходишь…
Девушка умолкла, поскольку Ганс уже вышел и затворил за собой дверь. Он даже не взглянул на Мигнариал. Он уже не в первый раз заставил ее плакать, но впервые причиной этих слез стала его неумолимая жесткость.
Спустившись вниз, Ганс обнаружил, что Чонди и Кулна уже встали. Хозяева не удивились тому, что их постоялец в такую рань уже был на ногах, — или, по крайней мере, ничем не выдали своего удивления. Ганс решил позавтракать домашними колбасками и персиками, поочередно откусывая от того и от другого. За этим занятием его и застал Анорислас. Ганс сделал вид, что настроение у него совершенно нормальное, и через пару минут они с Анорисласом направились в конюшню при трактире. Тупица поприветствовал их своим обычным громким воплем. Как ни странно, завидев Ганса, серый тейанский конь фыркнул и вытянул морду.
Пока Анорислас осматривал лошадей, Ганс не сказал ни слова о том, каких животных он хочет оставить себе. Можно было заранее предсказать, что человек, который знает толк в лошадях, остановит свой выбор на Индже. Это отнюдь не улучшало настроения Ганса, который к тому же чувствовал себя виноватым перед Мигнариал.
— Этого коня мы хотим оставить себе, — произнес Ганс. Тон, которым были произнесены эти слова, заставил Анорисласа бросить быстрый взгляд на Ганса.
— Очень жаль, — отозвался Анорислас. — Этот гнедой — лучший из всех. Почему бы тебе не сказать, каких еще лошадей ты хочешь сохранить для себя — до того, как я подумаю о дальнейшем выборе?
Ганс пожал плечами:
— Ты хорошо разбираешься в лошадях. Какую мне следует оставить себе?
Анорислас улыбнулся, показав дырку на месте выбитого зуба:
— Ту, которую ты решил оставить. Ганс не стал улыбаться:
— А еще?
— Ты доверяешь выбор мне? Я мог бы выбрать для тебя самую худшую.
— Вряд ли, — ответил Ганс холодным тоном, придав своему лицу столь же холодное выражение. — Стрик — славный парень, а я не люблю, когда меня обманывают.
Анорислас некоторое время смотрел на него, затем кивнул и сделал такой жест, словно стряхивал с ладоней невидимую пыль.