Одиннадцать сребреников
Шрифт:
— Что-то случилось после нашей вчерашней встречи, — сказал он, — и ты настроен враждебно. Это затрудняет дело.
Ты гордый человек, Ганс. И ты должен знать, что у других тоже есть гордость.
Ганс процедил сквозь зубы:
— Например, у тебя.
Анорислас кивнул, не отводя взгляда.
У Ганса с языка уже готовы были сорваться слова, которые, несомненно, положили бы конец сегодняшней встрече, да и всему удачно завязавшемуся знакомству с Анорисласом. Однако Ганс пересилил себя и произнес нечто совсем иное, сохраняя прежнее выражение лица:
— Да,
Анорислас не смог удержаться от улыбки. Он понимал, что стоит за этими словами. Этот задиристый юнец признал, что его старший собеседник был прав. И еще Ганс дал понять, что ничего более похожего на извинение Анорислас от него не услышит. Анорислас понимал, что если надавить на Ганса сильнее, то никакой сделки между ними не произойдет. Анорислас из Фираки был деловым человеком, торговцем лошадьми. Он знал, что излишняя обидчивость в деловых отношениях равносильна недальновидности и что глупо требовать прямых извинений тогда, когда они уже были принесены косвенно. Дело — это всегда чуть более важно, чем гордость. Совсем чуть-чуть. Умный человек не должен пренебрегать ни тем, ни другим.
И Анорисласу не пришлось пренебречь гордостью, чтобы сказать:
— Именно так. Мне тоже пришлось заставить себя прийти сегодня утром сюда. Прошлой ночью у меня были кое-какие неприятности с женщиной, будь оно все проклято.
Глядя в глаза южанину, Анорислас понял — сейчас между ним и этим юнцом возникла некая приязнь, некое глубокое понимание. Анорислас скрыл улыбку. Он вновь принялся осматривать лошадей, хотя уже видел, что это были хорошие лошади чистых кровей. В конце концов эти демоны-тейана на других не ездят.
— Мы с тобой уже знаем, какая лошадь у тебя самая лучшая. Следом за ней я назвал бы вот этого серого тейанского жеребца.
— А как насчет того вороного?
— Довольно хороший конь. Весьма чистокровный. Крепкие ноги, не могу не отметить. Однако ты спрашивал о двух самых лучших.
— Серый принадлежал вожаку тейана. Я оставлю этого коня себе.
Анорислас кивнул.
— Это твое дело. Ты решил оставить у себя тех лошадей, которых мог бы продать с наибольшей выгодой. Ганс ничего не ответил.
— Мне надо испытать каждое животное в деле, — продолжал Анорислас. — Однако уже сейчас я могу сказать, что, если все они достаточно хороши под седлом, я могу заплатить сорок огников. Ах да, прости: огники — это фиракийские серебряные монеты.
— Я знаю, что такое огники, Анорислас. И я даже знаю, что это не слишком плохая цена за четырех лошадей и онагра. Но я бы хотел за них примерно.., пятьдесят шесть огников.
Анорислас пристально смотрел на Ганса, прислонившись к загородке стойла. Инас терся мордой об его руку, выпрашивая подачку, однако торговец не обращал на него внимания.
— Ганс, если твои лошади так же хороши в деле, как можно судить по их виду, то они стоят этих денег. Ты вполне мог бы продать их именно по такой цене. Но, конечно
— Если они достаточно выносливы, я могу увеличить цену до сорока пяти монет.
У Ганса было такое выражение лица, как будто он вот-вот рассмеется. Однако он сдержался:
— Испытай моих лошадей в деле, торговец. А потом поговорим. Сегодня днем или ближе к вечеру?
Фиракиец усмехнулся и сделал вид, что собирается выйти из конюшни.
— Я хотел бы сам заполучить этого серого. Сегодня до полудня у меня другие дела. Мы можем вернуться в трактир и подписать кое-какие бумаги, взяв хозяина в свидетели. Меня тут неплохо знают. А после этого мы сможем встретиться снова.., ну, скажем, на закате?
— Я приду на встречу, когда ты скажешь, и тогда мы все устроим.
— Хорошо. Н-да, Ганс, я просто потрясен, что вы со Стриком назвали друг другу свои имена. Стрик очень осторожный человек, а ты, как мне кажется, не веришь вообще никому.
Ганс ответил ему спокойным взглядом. Однако за этим спокойствием скрывалась нешуточная угроза. «На сей раз ты уколол глубоко, о друг Стрика. Еще немного, и тогда мне придется указать тебе на дверь».
Анорислас был опытным человеком и торговцем. Он с ходу понимал то, о чем говорит выражение глаз или поза человека. Он также знал, когда его укол попадал в больное место — преднамеренно или нет. И еще он чувствовал, когда следует остановиться.
— Я приду снова в полдень или чуть попозже, Ганс. Ганс кивнул, и они вышли из конюшни.
Возвращаясь в трактир, Ганс думал о том, как он пристыдит Мигнариал за то, что нехорошо засыпать, когда говорят с нею; потом он подождет, пока она извинится, а затем скажет ей пару ласковых пустяков, и на этом их ссора закончится. Все будет хорошо, и они вместе пойдут на поиски постоянного жилья.
Однако в трактире Ганса встретил Кулну, который передал ему устное послание Мигнариал: она отправилась на базар, чтобы навестить своих новых друзей. Наблюдая за молниеносной сменой эмоций на лице Ганса, трактирщик хотел было сказать ему что-то, но решил промолчать.
— Ах, да, — произнес Ганс, быстро придя в себя. — Она собиралась к ним с утра пораньше. Я и забыл об этом. У меня в полдень назначена здесь встреча с Анорисласом. Соберите мне какой-нибудь еды для котов, хорошо?
В ожидании завтрака для котов Ганс думал: «Быстро же она смылась из комнаты. Она наверняка не хотела, чтобы я, вернувшись, застал ее здесь! Проклятье! Одни сплошные неприятности!»
Главная неприятность состояла в том, что теперь Ганс не знал, куда ему идти и что делать, чтобы убить время до полудня. Однако он знал, что он уж точно не будет делать: он не пойдет на базар, пусть даже там его ждет новая туника. Взяв еду, он поднялся наверх, к котам.