Одиннадцатый цикл
Шрифт:
– Чуете? – оживился Джеремия.
Я едва не вспыхнула, поняв, что открыто глазею на Перри, и отвернулась к предместьям скромного Вороньего города. С той стороны и вправду веяло запахом сливочного масла, который обычно сулит свежую выпечку. Городок гудел и, по-видимому, готовился к спонтанным гуляниям по случаю утреннего набата.
Оказалось, никто не знал точного дня, когда родится Семя, – на это была отведена тысяча лет. Однако стоило колоколу пробудиться, о делах тотчас позабыли, чтобы справить новый, неожиданный праздник.
Мы направлялись в гущу торжества. Акарские трущобы, приобнимавшие каменную городскую стену с одного бока, были скрыты от нас. Впереди тракт расширялся, и я воображала, как дохожу по нему до самой Клерии. Фантазиям добавляли красок грандиозные,
Мы прошли в распахнутые городские ворота, и до нас донесся оживленный гам. Туда-сюда сновал между прилавков люд.
Булочники и разносчики еды светились от счастья: кто в такой день откажет себе в удовольствии по праву чем-нибудь угоститься?
Аппетитно тянуло хлебом с маслом и дымком тлеющих углей. Осенний день был хмур, но это не омрачало веселья. Даже под серым небом всеобщий грай поднимал настроение. Нам улыбались навстречу, не скупясь на добрые пожелания.
– Храни вас одиннадцатое Семя!
Из нас сильнее всего происходящее околдовало Джеремию.
– Ребята, а расскажите про Хаар, – попросил он.
– Что именно? – уточнил Перри.
Мы успели протиснуться в просвет между взрослыми.
– Да так. Ничего, – замялся он. Мясистые щеки затянуло румяными, как на яблоке, крапинками.
Прилавков было столько, что глаза разбегались, но мы шагали строго в одно место: в трактир под шутливым названием «Розмариновый постой». Шутливым потому, что хозяйку звали Розмари.
Раз в неделю трактир открывал двери для детей. Розмари нанимала бардов, которые потчевали нас преданиями о далеком прошлом, о сотворении Минитрии, о надвигающемся Хааре. На сей раз детский день по случайности выпал на рождение нового Семени.
Мы впорхнули на крыльцо и перешли на быстрый шаг, легко ступая по деревянным половицам. Еще не началось!
Столы и стулья в зале раздвинули, образуя сцену. Дети сидели с подогнутыми ногами прямо на полу. Пахло пролитыми элем и вином, въевшимися в половицы, и жженым жиром от сальных свечей. До чего добрый, родной запах, ведь без него представление немыслимо.
Нам с дурацкой улыбкой резво замахал Дейл, подзывая. Он ждал нас четверых. Мы прошаркали в его угол и уселись рядом, скрипнув половицами. Бард перед нами настраивал лютню.
Сегодня выступал Галливакс. Золотистые локоны его свободно ниспадали растянутыми валиками. Худощавый, как Фредерик, с такими же тонкими длинными пальцами и узким станом, Галливакс все же держал себя с определенным изяществом: сам расслаблен, на вытянутом лице играет тонкая добрая улыбка. Даже острый клинышек бородки ему шел. Было видно, что бард живет не на широкую ногу, но ему хотя бы достало дохода купить бурый жилет и чистую белую блузу – а та, вернее всего, стоила немалых денег. Немалых, но не таких, чтобы прослыть в Вороньем городе богачом из богачей.
Галливакс улыбнулся, пленяя нас еще сильнее. Мы зачарованно ждали, когда он начнет. Его взгляд скользнул по тесной юной публике, запечатлел каждое лицо.
– С какой песни начнем?
Взметнулся лес рук.
– Об Эрефиэле и Белом Ястребе! – предложил Перри, не в силах выбрать кого-то одного.
– О магии красок! – выкрикнул Джеремия.
– Об акарской войне!
– Об асаманском конфликте!
– О третьем Семени!
– О столетней драконьей войне!
Голосили наперебой, перекрикивая друг друга. В конце концов Галливакс выбрал счастливчика.
– О сотворении солнца и луны! – По-видимому, его ухо уловило лишь эту просьбу.
Не знаю, кто ее выкрикнул. Возможно, Галливакс нарочно указал между детьми, чтобы каждый подумал на соседа. Он перекинул изящную лодыжку через колено, поерзал, упер лютню в бедро и извлек из струн первую ноту.
Галливакс свел брови, погружая себя в водоворот вдохновения, отдаваясь душой музыке.
– В утробе бездны ждал туман,Бурлил, кипел в тревоге,Не ведая ни лет, ни зим,Пока прибудут Боги.«Нам1
Перевод В. Соломахиной.
Галливакс взял последний аккорд и пышно, по-менестрельски раскланялся.
– А кто украл у Верховного Владыки глаз? – спросил Перри, когда улеглись овации.
– Королевство Эстрия. Ныне забытое. В нем царят смерть и тлен.
– А правда, что по ночам оно восстает?
Галливакс кивнул.
– Эстрия связана с луной узами и просыпается лишь под ее светом.
Дальше голос подал один ребенок с озадаченной миной.
– А в году что, не всегда было десять месяцев? – Его брови хмуро сошлись.
– Счет месяцам ведет первый ангел, Великий Архонт, по тому, где сейчас парит его золотой шпиль, – с улыбкой отвечал менестрель. – Завет времени велит ему добавлять по месяцу после каждого цикла, когда Семя воссоединяется с создателем. Циклов было десять, вот и месяцев у нас десять. Чем их больше, тем дольше мы живем.
Не успел он договорить, тут же зазвучал следующий вопрос:
– А раз у Верховного Владыки украли глаз, он ослабел?
– Его могущество безгранично, – помотал Галливакс головой. – Пусть одно око померкло, нашему властелину все равно нет равных в силе.
– Даже его Семени? – вставила я.
Зал обволокло густой тишиной. В меня влепились округлые глаза, лица изумленно вытянулись. Даже у Галливакса улыбка сползла с губ – но, кажется, не от злости.
– Даже Семени. Потягаться пытались и Владыки-отступники, и жуки Дюрана, но тщетно. Даже у драконов Крема ничего не вышло.
Я только и ощутила, что трепет при мысли о невообразимой мощи Верховного Владыки.
Галливакс побаловал нас еще парой-тройкой историй. Про обитателей Дюрана, которых Верховный Владыка сотворил примерно в одно время со своими собратьями. Жуки, мухи, муравьи размером с валун, с башню – такими их рисовало предание. Отец как-то сказал, что, если прижаться ухом к горе Дюран, услышишь мягкий гул: якобы это в темных недрах жужжат крылья и клацают жвалы.