Одиночество-12
Шрифт:
– Нельзя никак.
– А без национальной идеи – и правда плохо. Ощущение дезориентации и потери смысла жизни тебя, как части этноса. Народ смотрит футбол и матерится. Дальше обламывается. А хорошо ли обломанному человеку живется? При том, что русскому народу есть чем гордиться.
– Ну-ка чем? Что в нас есть хорошего?
– Высочайшая способность к самопожертвованию ради любых ценностей, в том числе, достаточно абстрактных (не обсуждается, откуда эти ценности берутся, а также кто и как их использует, потому что с этим есть проблемы). Постоянная готовность к обучению и реальная обучаемость. Очень высокий интеллект (в среднем по
– Да… Если бы не лень, и не раздолбайство – до сих пор правили бы морями.
– А также не агрессивность, не зависть к успехам соседа и еще одна штука, которая не так бросается в глаза.
– Что не так бросается в глаза?
– Пренебрегание кровно-родственными отношениями.
– Что ты имеешь в виду?
– Семейные ценности не в чести. Брат брату вполне может быть волк. Родители – детям. Тем более теща зятю. Собутыльник и друг ближе кровного родственника.
– Ты вот умный такой. У тебя что ли есть национальная идея?
– У меня есть идея, что сверхценная национальная идея не нужна. Отменить пафос. Сказать честно: мы не хуже всех. Мы не лучше всех. Давайте работать. И посмотрим, что получится.
– Так ты говоришь, работать надо и все остальное приложится?
– Да. Работать!
– Работать, значит? И страна восстанет из праха?
– Ну да. Если работать, то восстанет.
– Понятно. Так вот ты сам вместо того, чтобы вкалывать, в библиотеке торчишь! Или со мной лясы точишь!
– Ну…
В таких душеспасительных беседах протекало время.
Как-то полярным белым вечером в конце первого месяца моего пребывания, я сбежал от очередной беседы с Ризничим и пришел в изолятор к Больничному.
Он угощал меня чаем (полузапрещенная вещь), и мы слушали радио (абсолютно запрещенная). Меня словно унесло в далекое детство, когда запрещенный западный рок можно было услышать только с помощью хрипящего коротковолнового приемника. Сева-Сева Новгородцев. Город Лондон, BBC. Дребезжащие низкие вступительные аккорды. И – вперед!
Но тут неожиданно я услышал из свистяще-хрипящего приемника то, что услышать не мог в принципе. Мне показалось, что ди-джей произнес мое имя и фамилию. Я поднял руку и наклонился к приемнику. Больничный удивленно замолк. Он тоже офигел. Текст шел такой:
«… да, дорогой Иосиф. Да, рядовой Мезенин. И наша „Северная Волна“ и слушатели „Рокового часа“ тоже желают тебе скорейшего завершения твоей нелегкой, но почетной службы – охраны рубежей нашей великой Родины! А пока твоя девушка Маша ждет тебя в далекой Москве и очень скучает по тебе. Ждет, дорогой Иосиф, и скучает. И сейчас мы по ее просьбе поставим песню твоей любимой группы The Beatles. Твою, Иосиф, любимую песню. „Help!“». Я открыл рот и через секунду из радиоприемника, как положено, без единого вступительного аккорда понеслось.
Help, I need somebody,Help, not just anybody,Help, you know I need someone, help. [60]Я замер. Думаю, что со стороны
– Ну что ты за послушник? Тебя можно соблазнить одной песней! И зачем я только твое письмо пересылал?
60
На помощь! Мне кто-то нужен. На помощь! Но не кто-угодно. Помоги! Ты знаешь, кто именно мне нужен! Помоги! (англ.)
– Умница! Подумай, что она за умница?! Такое устроить!
Больничный укоризненно смотрел на меня. Я спохватился, что переборщил с эмоциями.
– Сам же говоришь: «Не согрешишь – не раскаешься, не раскаешься – не спасешься».
– Да не в грехе суть. Грех – дело молодое и поправимое. Но тебя опять сейчас на мирские мысли поведет. Теперь еще две недели маяться будешь. Только-только успокоился… Прав Игумен – от радио для неокрепших душ один соблазн.
Меня просто распирало от счастья, и я понял, что скрывать это сил у меня нет. Но в климатических условиях русского Севера съесть лимон, избавив таким образом Больничного от моей счастливой рожи, я не мог. Поэтому я сослался на то, что хочу пройтись, успокоиться и проветрить голову. Больничный участливо благословил меня на прогулку и я ушел.
Я пошел смиренным шагом, как учил меня Ризничий: «походку иметь скромную, взор потуплять долу, а душу горе», но губы просто сами двигались, выводя:
She loves you yeh, yeh, yeh!И тут я начал думать. И удивляться. Потому что Маша, выучив мой вкус за многие годы, отлично знала, что ни сама песня «Help!», ни одноименные диск и фильм никогда не вызывали у меня сильных эмоций.
Если бы она хотела просто сделать мне приятное, она бы заказала From a Window. А если бы ее в фонотеке не оказалось – то к услугам Маши была бы каждая вторая песня из Sgt Peppers, White Album или Abbey Road. Не может же на этой Северной Волне не быть классики?! Хоть Girl? Хоть Yesterday…
Но в любом случае Help в качестве музыкального подарка был не уместен.
Оп-па… А если это – не музыкальный подарок? Тогда что? Минуточку… Но ведь трактуя текст буквально… Да ведь это же, мать твою так, призыв о помощи!
Это же Help!
Сигнал SOS! Офигеть! Невероятно… Причем этот SOS от Маши я получил, как положено. По рации. А если в текстовом бреде ди-джея тоже что-то есть, то это сигнал о том, что требуется именно Скорая Помощь.
Я присел на пень, на котором еще недавно выполнял обязанности дровосека, и взмолил Господа о сигарете. Надо было привести мысли в порядок.
Письмо мое Маша получила. И придумала способ со мною связаться. Гениальный способ. Однако. Из моего письма четко следовало, что покидать пределы монастыря мне небезопасно. Если говорить точнее, смертельно опасно.
Получается, что ее положение вообще безнадежно, раз она пошла на такую просьбу. Это же Маша! Она же всегда была сильней меня. И, не побоюсь этого слова, умней. Она, в конце концов, всегда вела себя как потомственная аристократка. Принцесса Диана. И вот я ей понадобился? Ага… Значит, там у нее все серьезно. Значит, пора в Москву. Боже мой! В Москву!! Да это…