Одиночество в Вавилоне и другие рассказы
Шрифт:
От этого звука Эллебрахта чуть не вывернуло. «Звучит точно как тогда, — подумал он, — точно как тогда, когда я не учел ширины новой машины. Поэтому все и случилось. И у любого на моем месте случилось бы то же самое. До вчерашнего дня я ездил на «фольксвагене». Все время на «фольксвагене», шесть лет на «фольксвагене». А сегодня с утра первый раз сел на сухопутный крейсер. Будь я в «фольксвагене», я бы без сучка без задоринки проехал мимо. Зато теперь… Не гони, — скомандовал Эллебрахт себе самому. — Не то в ближайшую
Карин и детишки. У Эллебрахта застучало в висках. Он пытался успокоить себя: «Тебе пришлось скрыться именно из-за Карин и детишек. Что будет с ними, если ты угодишь под суд, а потом в тюрьму? Четыре кружки пива, которые ты выпил за время конференции, докажут твою вину при проверке, а что потом? Дальнейшему расцвету твоего предприятия придет конец. И не в том дело, что такое происшествие нанесет урон твоей чести. Как это сказал управляющий фирмы «Вальтершейдт и К О», когда сбил старушку на «зебре»? Ах да, куртуазный деликт. Нет-нет, подмоченной репутации я не боюсь.
Но тот месяц или полтора, которые мне, возможно, придется отсидеть в тюрьме, вот они меня доконают. За время моего отсутствия конкуренты направят сюда целые полчища представителей и придушат мое дело. Что тогда? Что будет тогда с этой машиной? С новым домом? Что скажет Урсула, которую мы обещали послать в швейцарский интернат?»
— Ты поступил правильно! — сказал себе Эллебрахт в полный голос и сильней нажал на педаль. — Ты поступил именно так, как надлежит поступать отцу семейства.
«Проклятые светофоры! — подумал он и притормозил. — Я хочу домой. Я смогу спокойно вздохнуть лишь тогда, когда машина будет в гараже, а я — в кругу семьи».
Но человек с велосипедом, он-то когда будет в кругу семьи? Человек, который, раскинув руки, словно крест, лежал на обочине? Человек, который лишь слабо шевельнул головой — ты мог наблюдать это в зеркале заднего вида, когда, охваченный безумным страхом перед возможными последствиями, снова погнал остановившуюся было машину. Скажи, Эллебрахт, когда будет в кругу семьи этот человек? Ну-ну, не раскисай и давай без патетики. Ты ведь трезвый деловой человек.
Эллебрахт тупо поглядел вперед и испугался. Он увидел перед собой крест. На своей машине. Крест напомнил ему того человека.
Эллебрахт пытался улыбнуться.
«Возьми себя в руки, — твердил он, — возьми себя в руки. Ты ведь понимаешь, откуда взялся крест. Это просто фирменный знак на радиаторе. Он погнулся от столкновения с велосипедом и стал похож на крест».
Но Эллебрахт ничего не мог с собой поделать, он неотрывно глядел на крест.
«Вот вылезу, — думал он, — вылезу и распрямлю эту штуку».
Он взялся было за ручку дверцы — и содрогнулся. Влажные блики на кресте вспыхнули ярче.
— Скорее бы домой, —
Потные пальцы нащупали воротник, пытаясь расстегнуть пуговицу под галстуком, но перламутровая пуговица снова и снова выскальзывала из них.
Зеленый!
Обливающийся потом человек рывком распахнул воротник и сразу взял с места.
«Крест сведет меня с ума, — думал он. — Не могу его больше видеть! Как лежал этот человек! А нашел ли его кто-нибудь? Может, он уже холодный и неподвижный, как этот крест?»
Эллебрахт затормозил, хотя красного света не было. Был только крест. Только крест, отбрасывавший гигантскую тень внутрь машины. Только крест, подсвеченный фарами.
— Я не могу вернуться домой, — шепнул обливающийся потом человек. — Я не могу вернуться к Карин и детям. Я теперь ни к кому не могу вернуться.
Эллебрахта обогнала другая машина. Мучительно взвыл сигнал.
«Я не могу разогнуть крест, не испачкавшись в крови. У меня не хватит сил. Я ни к кому не могу вернуться, пока не увижу того человека».
Эллебрахт почувствовал, как ладони у него мигом высыхают и плотно обхватывают баранку. Легко развернув тяжелую машину, он помчался назад.
Снова те же сигналы, железнодорожный переезд, поворот, дорога через лес.
Камешки застучали по крыльям. Эллебрахт сбавил газ, а глаза его вместе с фарами обшаривали темноту.
Вот она, кучка помятой жести и стали.
И вот человеческая фигура в виде креста.
Уже поставив на землю одну ногу, Эллебрахт содрогнулся от страха. Но потом все-таки захлопнул дверцу и побежал. Вот он опустился на колени перед пострадавшим и осторожно перевернул его в свете фар.
Истекающий кровью человек открыл глаза и, словно защищаясь, коснулся руками Эллебрахтова лица. Потом он сказал:
— Вы… остановились из-за меня… Спа… спасибо.
— Я не… я… я просто вернулся, — ответил Эллебрахт.
Большой старик хотел сделать человека…
Третья авеню в Нью-Йорке. Вечно грязная, оглушенная грохотом надземки полутемная улица. Ссудные кассы вперемежку с лавками старьевщиков. Ночлежки и приюты Армии спасения. Люди, готовые за тарелку супа несколько раз пропеть «аллилуйю».
Один из этих людей, худой старик с огромными усталыми глазами, вдруг падает ничком. Вразвалочку приближается полицейский. Он не спешит, он не идет — он приближается. Дубинкой переворачивает упавшего на спину. Касается рукой груди — не затем, чтобы проверить, бьется ли сердце упавшего, а чтобы проверить, есть ли у него документы. Вытаскивает из обтрепанной куртки какое-то замасленное удостоверение, читает, кивает довольный.
И только потом смотрит, жив ли упавший. Только потом…