Одиночество вещей
Шрифт:
— Нет. — Леон угрелся в кровати. Купаться в данный момент представлялось ему противоестественным.
— Почему? — В голосе Платины не было ни удивления, ни огорчения. Бессонная тоска стояла в её голосе, как вода в дяди Петином погребе. Слова равнодушно шлёпались, как лягушки.
— Потому что не хочу, — Леон подумал, что граница между сном и действительностью для неё сейчас условна. Ей снится ночной поход на озеро. Леон не может отвечать за своё поведение в чужом сне. Пусть Платина считает, что ей приснился хам.
— Не хочешь купаться
— Слушай, — тягучий сонный разговор стал надоедать Леону. Как будто к Гамлету пришла Офелия, сошедшая ума не из-за любви к нему, а по другой причине и ещё в знакомства с ним. — Можем сделать проще. Поднимайся в мне. Искупаемся здесь. А потом пойдёшь на озеро.
— То, что ты предлагаешь, — Платина долго выбирала слово, — неинтеллигентно.
— В холодной воде интеллигентней? — искренне удивился Леон.
— Нельзя всё воспринимать приземлённо и грубо, — голос Платины постепенно оживал. — Ты не романтик, между тем девушки древних народов моря…
— В три часа ночи, — перебил её Леон, — я не романтик и мне плевать на девушек народов моря. Раз уж разбудила. Поднимайся, раз-два и…
— Обсуждение неприличных предложений не входит в мои намерения. Не смею вас больше задерживать, — церемонно опустившись в реверансе, Платина развернулась, пошла вдоль кроличьих клеток к озеру.
Клетки ходили ходуном. То там, то здесь притискивались к сеткам оживлённо-блудливые кроличьи морды. Леон припомнил, что кролики, как и зайцы, ночные животные. Ему уже не хотелось спать. Но и купаться ещё не хотелось.
— Ладно, — вдруг остановилась у последней клетки Платина. — Не хочешь купаться, спускайся, хоть кроликов помучаем!
— Чего? — изумился Леон.
— Пока твой дядя пил, я им два раза рвала травку, — сказала Платина, — а теперь, значит, и немножко помучит нельзя?
— Да ты садистка, — сказал Леон.
— Я пошутила, мучить животных грех, — вздохнула Платина. — Я купаюсь возле большого камня, — махнула рукой в сторону озера. — Если передумаешь, приходи! — пролезла под жердиной, пошла по синему в белых пятнах ромашек ночному полю.
Некоторое время Леон лежал, тупо глядя в светлеюще деревянный потолок. Потом извлёк из сумки танковый прицел, приблизился к окну, навёл на предполагаемый камень, возле которого купалась Платина.
И тут же словно врубился в него лицом.
Синий ночной воздух был в прицеле светло-зелен, как морская волна. Озёрная же волна, напротив, прозрачно-голуба, какой она не являлась в действительности. А небо, в особенности в той его части, где должно было появиться солнце, предстало ярко-оранжевым. Настоящими импрессионистами оказались нелидовские создатели танковых инфракрасных прицелов ночного видения.
Камень был велик, как утёс, мышино-сер в серебряных пятнах мха. Леон нечаянно словил в прицел точечно-фосфоресцирующего с радужным, как трубка кинескопа, волнистым гребнем угря, извилисто отвалившего от камня.
Затем Леон начал медленно, зачем-то считая серебряные
Леон придержал прицел на лице Платины, на её накрашенных вампирских губах, тёмных кругах под глазами. Платина вдруг улыбнулась прямо в прицел. Леон испуганно спустил чёрную рогатую трубу на серебряные пятна мха, попираемые платиновыми ногами Платины. А потом увидел в прицеле платиновую руку Платины, которая пригласила его глаза следовать за собой, и Леон покорно проследовал по пружинно-гладкому платиновому телу, не умещающемуся в прошлогодний купальник.
Платина отступила на шаг, поманила Леона, которого видеть не могла и тем более не могла знать, что у него есть прицел ночного видения. Но как будто видела и знала.
Леон взял полотенце, завернул в него прицел. Оделся, спустился вниз, побежал мимо кроличьих клеток к озеру.
Платина, в добавление ко всем своим исключительным свойствам, оказалась водолюбивым металлом.
После весеннего посещения Кати Хабло Леон стал испытывать определённое волнение при виде больших объёмов воздуха. Например, когда поднимался не на лифте, а по лестнице мимо окон на высокий этаж. Или просто смотрел в небо. В идею близости странным образом вошла идея воздуха, неба, которое наблюдал Леон из огромного окна чердачной Катиной квартиры. Страшно было представить, что могло случиться с ним в самолёте.
Сейчас схожее волнение он испытывал, когда смотрел на воду. Пространство и температура (градусов семнадцать, не больше) воды, прибрежный её тихенький плеск, дальние берега вошли составной частью в идею близости, как некогда воздух, небо.
У воды были шансы потеснить небо. Воздушная (в чердачной квартире) близость оказалась единовременной. Водная (у камня, где было не очень глубоко и где вода за день прогревалась) сделалась регулярной.
Платина оказалась весьма плавучим металлом.
И ещё одно свойство открыл в ней неутомимый металлоисследователь Леон: сохранять в воде тепло. То была ни с чем не сравнимая радость — ощущать сквозь воду тепло Платины.
У Платины не было определённого цвета. Она была металлом-хамелеоном. Когда они оказывались в воде перед рассветом, Платина краснела (естественно, не от стыда) вместе с утренним солнцем. После жаркого дня вечерю казалась тёмно-серой, как камень. Случалось (в прозрачных сумерках), и голубой, почти невидимой, как вода в озере. Иногда — серебристо-зелёной в цвет рыб и водорослей. В такие мгновения Леону казалось, у неё отрастает русалочий хвост.