Одиночество вместе
Шрифт:
У входа в торговый центр выставили какие-то серебряные искусственные елки в кадках – кому-то пришло в голову заранее создать праздничное настроение, заставить покупателя задуматься о приобретении подарков. Ведь скоро Новый год – через два месяца!
Все это Андрей увидел и осмыслил за считаные секунды, и сразу же все смешалось в одно серое месиво, размытое дождем.
Вокруг стоял невероятный шум, гудели машины, маршрутки, кто-то ругался на нерусском, чужом харкающем языке, недалеко тарахтели дорожные работы, ковыряя асфальт. Андрей ничего не слышал. Он существовал
Он судорожно достал курево и начал, захлебываясь, втягивать в себя горечь никотина.
– Это опасно? Опухоль… злокачественная? – последнее слово Андрей произнес так, словно оно было запрещенным, непроизносимым.
– Нет, – заторопился Петр Иванович. – Доброкачественная, с вероятностью в девяносто процентов. Ты не волнуйся, все нормально. Динамика положительная. Ты вот что – позвони матери, успокой ее, поддержи.
Андрей сказал, что сделает это немедленно. Дальнейший разговор был очень коротким – несколько общих фраз, и большой палец уже набирал номер матери. Андрей даже не понял, кто закончил разговор – он или отец. В голове кружил неясный хоровод образов, путая мысли. Он попытался сфокусироваться на безвкусных серебряных елках в кадках и швырнул в одну из кадок окурок.
Пошли гудки.
– Да, Андрюша… – порывисто сказала Лидия Сергеевна.
– Привет, мамуль… ну что там у вас случилось? – сразу же преступил к допросу Андрей.
– Ой, ну что – плохо дела, отец в больнице, ноги почти не ходят. Сказали, что опухоль в позвоночнике передавила, не знаю – злокачественная, доброкачественная… надо удалять, – голос у Лидии Сергеевны был суровый.
– Я приеду? – спросил Андрей. – Деньги нужны?
– Нет, что тебе ехать-то? Отец в больнице, сейчас проверять его будут полностью, там медсестры, врачи следят. Деньги тоже есть. Не волнуйся, сиди в Москве, будем на связи.
– Если что, я готов приехать, как только скажешь. Я в городе сейчас, давай, вернусь домой, вечером перезвоню.
– Давай, ладно, – чувствовалось, Лидии Сергеевне не хотелось висеть на телефоне.
Андрей хотел сказать матери еще что-нибудь ободряющее, что он ее любит, чтобы она берегла себя и крепилась, но совершенно не нашел сейчас этих простых слов. Вернее, он постеснялся выдавить их из себя. Он знал ее характер – сдержанный в проявлении эмоций, скептический по отношению к словам, поэтому не решился на трепетный спич, ограничившись деловой беседой. «Вот и нашлась причина моему волнению», – мрачно подытожил он после разговора с ней, и спустился в метро.
В громыхающем и воющем, словно реактивный двигатель, вагоне, крепко прижавшись спиной к двери и глубоко погрузившись в бездумную меланхолию, Андрей заметил, что волнения, которое преследовало его так долго, разъедая по капле день за днем, больше нет. Волнение это, словно маленький ручеек, влилось в огромный океан чего-то более масштабного, сокрушительного, и бесследно растворилось в нем. А сокрушительное нечто вдруг полностью заполнило
Андрей так и не понял до конца, что же все-таки произошло там, в нелюбимом Питере. Если опухоль доброкачественная, и скоро операция, то, значит, все под контролем, значит, обязательно вылечат. А как же иначе! Наши ангелы-хранители не допустят иного. Он очень надеялся на то, что все обойдется легким испугом, как обычно, и не потребует его приезда.
Когда вечером вернулась с работы Мариша, Андрей рассказал ей неприятные новости, но не стал сгущать краски: нашли какую-то опухоль, на днях сделают операцию, и все вернется на круги своя.
– Ведь мы давно уже говорили, что папуле нужно удалять грыжи в позвоночнике, – принялась рассуждать Мариша. – Вот случай сам и представился, теперь не отвертится. А то так бы и откладывал всю жизнь. Знаешь, я думаю, тебе нужно поехать в Питер в любом случае, хотя бы на недельку. Надо побыть с ними, помочь. Для них это будет очень важно. Если бы не такой завал по работе, я бы тоже поехала. А ты езжай, точно, Лидусю поддержишь, пока папа в больнице. Езжай.
– Да, наверное, так и сделаю, – говорил с сомнением Андрей. – Да. Сейчас посмотрю, что маманя скажет. Если совсем все просто будет, то, может, и не поеду. Так не охота мне в этот Питер!
– Мне кажется, все будет хорошо. Не может быть ничего плохого.
– Опухоль – уже нехорошо. Операция – уже нехорошо. Но родители спокойны, паники вроде нет. Видимо – надеюсь! (он трижды постучал себя по лбу, как по деревяшке) – ничего страшного. Но как-то все непонятно, неизвестно, от этого как-то неуютно, коробит.
– Нет, выбрось все из головы! Не думай! Нельзя даже допускать возможность чего-то опасного! Это отрава – прочь ее из головы!
– Да я уверен, что все обойдется. Но и расслабиться, и думать о чем-то постороннем тоже не выходит.
– Это да, – вздохнула Мариша. – Будем ждать новостей.
Ближе к ночи Андрей сделался совсем молчаливым, ушел в себя.
– Ну не волнуйся, – успокаивала Мариша.
– Выкручивает, как студента перед экзаменами… – злился Андрей.
– Все будет нормально.
Андрей мелко кивал в ответ, не разжимая поджатых губ, и тупо смотрел в мельтешащий экран телевизора застывшим взглядом. Поздно вечером он позвонил матери и недолго поболтал с ней. Лидия Сергеевна кратко рассказала сыну о событиях, которые привели ее мужа на больничную койку. Андрей в очередной раз сказал, что готов приехать и «на чемоданах».
– Только ты не отсиживайся там, не отмалчивайся, как ты любишь, – настоятельно втолковывал он Лидии Сергеевне. – Держи меня в курсе каждого движения…
Переговорив с матерью, Андрей немного успокоился. Прислушавшись к себе, он снова отметил, что необъяснимая беспричинная тревожность, терзавшая его несколько недель подряд своей неопределенностью, под вечер особенно, так и не появилась, уступив место плотно засевшему в мозгу тупому стержню. Не осталось и следа от этого призрачного вестника надвигающегося ненастья.