Одиночество зверя
Шрифт:
– С каких это щей?
Старожил вяло усмехается, и я вижу перед собой уголовника, циничного и жестокого. Как будто цивильная одежка бизнесмена внезапно испарилась, и обнажилось тощее жилистое тело, изукрашенное татуировкой.
– Может быть, вы в курсе, кто ее?..
– Нет, – безразлично цедит Старожил. – Не в курсе.
И умолкает. Он умен и немногословен, бывший зек, ставший хозяином жизни. Знает цену слова и предпочитает, чтобы болтали другие.
Спрашиваю:
– Вы хоть раз видели свою дочь? Ее Даренкой
– А вот это не твоего ума дело, – лицо Старожила по-прежнему холодно, бесстрастно, но голос звучит немного громче. – Советую не соваться в мою личную жизнь. Опасное занятие… Кстати, кому, кроме тебя, известно, что я – отец Даренки?
– Никому.
– Держи эти сведения при себе. А еще лучше – забудь. Здоровее будешь.
Он сидит, сгорбившись, бесстрастно глядя мимо меня; я стою перед ним, стиснув зубы и кулаки. И оба молчим.
– Вы черное носите. Что - траур по Вере?
Задаю этот вопрос от злости, от ощущения своей беспомощности перед самоуверенным блатарем. Если уж по-мужски – кулаком в рыльник – нельзя, то хотя бы язвительно, по-женски – иголочкой.
На физии Старожила появляется безжизненная ухмылочка.
– Мне черное идет…
Да, неудачной оказалась наша беседа. Кривой и косой. Как будто с ходу влепился в глухую стену. Хорошо, хоть выяснил: Старожил – отец Даренки. Но что это мне дает? Ничегошеньки. Нуль. Дупель-пусто.
Когда отъезжаю от фирмы Старожила, почему-то опять мерещится, что подросток Верка бежит за «копейкой», светясь на солнце рыжей головенкой, и то и дело бросает на меня наивный и чистый взгляд.
* * *
Автор
Они стоят на озаренной фонарями главной площади города, у подножия величественного памятника Ленину, недалеко от улочки Бонч-Бруевича, где вовсю гремит музыка.
Быстро темнеет.
– Хватит меня ревновать! – яростно, трясясь от злобы, кричит Даренка. Только что она мелко дрожала от холода, а сейчас ей даже жарко. – Ревнует к каждому столбу! Отелло!
– Не к столбу, – резонно возражает Колян, – а к этому сыщику чертову. Чего ты ему звонила?
– Спрашивала, как расследование продвигается… Ну, успокоился?
– А зачем? Когда закончит, отчитается. Ты, небось, все бабло, что в доме имеется, ему отвалишь. Вот он и старается.
– О, господи! – вздыхает Даренка. – Ты меня забодал! Забодал!!! Я один раз – при тебе, кстати, – поговорила с Корольком и вот сегодня позвонила. И больше ничего. Нужен мне этот Королек!
– Вот именно, – зло подхватывает Колян, – на кой фиг он тебе сдался?! Старый пень.
– Ну, не совсем уж и старый, – усмехается Даренка, чтобы поддразнить Коляна. – Он еще очень даже ничего. Его бы только хорошенько в ванночке искупать и приодеть…
– Ты, что ли, его купать собираешься?! –
– А почему бы и нет? – хохочет Даренка. Потом – мягко, примиряюще: – Ладно, хватит ругаться, пошли есть. Лично я зверски проголодалась. Возьму пиццу с ветчиной, картошечку фри… А еще что?.. А еще побалую себя кофе американо!.. Хороша жизнь!.. Пошли.
– Не любишь ты меня, Даренка, – оттаивая, бубнит Колян.
– Ну и что, – кокетничает Даренка. – А ты заслужи.
Берет Коляна под руку, и они отправляются в ближайшую пиццерию.
Колян покорно шагает рядом с Даренкой. Он знает, что легко поддается чужому влиянию. Страшно представить, он мог стать уголовником, отсидеть с Толяном в тюрьме! Его передергивает от омерзения и ужаса. Ну почему он такой? Почему им управляют все, кому не лень?!
Как хорошо, что в его жизни появилась Даренка! Здорово ему повезло! Правильная девчонка, гораздо умнее его, она не даст ему свернуть в сторону. В своих непритязательных мечтах Колян видит ее своей женой, уверенной и надежной. Ей он готов подчиняться во всем!
Но какое-то необъяснимое чувство, почти прозрение, подсказывает ему, что эта мечта рушится, рассыпается в пыль. Даренка неуловимо и неумолимо отдаляется от него, и он не в силах ничего изменить!
* * *
Королек
Возвращаюсь к Финику около девяти часов вечера. В квартирке никого. Привычно валюсь на диван и застываю, лежа на спине.
Через час в прихожей раздаются голоса, хихиканье, возня, и в гостиную вваливаются Финик и Рыжая. Оба возбужденные.
– Не, – говорит Финик, – больше я в синематограф ни ногой. Представь, сидят одни пацанята, хрустят чертовым попкорном, лобызаются и тискаются с таким смаком – не слышно, что происходит на экране… Кстати, о фильме. Редкое дерьмо! Какие-то космические пришельцы, мохнорылые монстры… Развлечение для прыщавых сопляков. Во всем зале я оказался единственным солидным мужчиной. Эти придурки глазели на меня с любопытством, как на старика Мафусаила, и наверняка ждали, что я прямо на сеансе отдам концы. А еще…
– Чья бы корова мычала! – радостно обрывает его Рыжая. – А кто так и норовил меня облапить и ущипнуть? Я из-за тебя полкартины не видала.
– Наглые обвинения! – взвивается Финик. – Причем, заметьте, ничем не подкрепленные!..
Мне забавно и горько наблюдать этих двоих. Точно вижу их из далекой дали. С каждым днем мне все безразличнее обыденщина, земные проблемы, и убийство Верки расследую скорее по привычке, чем из интереса.
* * *
Акулыч сдержал слово. Позвонил и сообщил адрес родителей паренька по имени Марик. Его полное имя действительно Марат.