Одиночество
Шрифт:
Это был смелый и разумный ход: курсанты перехватили обычный путь антоновских полков и сдвинули их питательные базы к югу — на Балашовскую ветку.
На Трескинских лугах, там, где в девятнадцатом году Антонов собирал дезертиров, будущее ядро своих армий, курсанты построили окопы, наблюдательную вышку и начали систематически очищать район.
Курсанты, заняв огромный район — сердце повстанья, вели разведку, захватывая по радиусу вое большую территорию, не давая противнику даже приближаться к нему.
Важнейшие базы Антонова рушились. В Балыклее, Инжавино, Рамзе, Трескино и Калугино
Но Антонов и на этот раз перехитрил красное командование: он ушел от разгрома, избрав кружной путь через Хитровщину, Паревку, вниз на Никольский Перевоз, пересек железную дорогу и устремился на юг — в Саратовскую губернию. Главная боевая сила, самые отборные полки — Паревский, Низовский, Семеновский, гвардейский Санфирова, Верхоценский и Нару-Тамбовский — вышли из окружения.
Вдогонку за Антоновым командарм послал сильную группу Уборевича.
Вспомнив старые добрые времена, Антонов снова захотел поиграть в кошки-мышки, поводить, помотать красных, утомить, обессилить и разбить.
Он уходил от красных, меняя лошадей, делая в сутки по сто верст.
Но красные наседали.
Антонов уходил на юг: ударная группировка Уборевича неотвратимо настигала его. Александр Степанович отвертывался от укусов, петляя, заметал следы, но то, что так легко вершил он среди преданных мужиков Кирсановщины, шло прахом здесь, в окружении озлобленных разорением саратовских мужиков.
Ох, сердит был Антонов на саратовское мужичье! Ни лошадей, ни кормов, ни ночевок; ненавидящими взглядами встречают, яростными — провожают.
Под Еланью Антонов принял бой. Уборевич разгромил его, разгромил так, что казалось, после этого удара не оправиться Александру Степановичу.
Приказав разгромленным полкам распылиться и спасаться кто как может, Антонов назначил им сбор в Черкасских и Пущинских лесах Кирсановщины, а сам с несколькими штабными работниками, братом Димитрием, Абрашкой, комендантом Трубкой, адъютантом и десятком до зубов вооруженных охранников пробился через заслоны красных.
Тщетно искали его под Еланью среди убитых; тщетно опрашивали пленных: никто не знал, где главарь восстания. Он исчез, он не был еще сломлен.
Однажды прошел слушок, будто Антонов объявился в излюбленном своем крае — в лесах около Рамзы и Паревки. Председатель тамбовской Чека Антонов, много раз и тщетно пытавшийся схватить своего однофамильца, на этот раз решил: «Александр Степанович из моих рук не уйдет».
Кавалерийский эскадрон дивизии Котовского оцепил участок, где скрывался Антонов с небольшой группой до конца преданных ему людей. Казалось, нет выхода Александру Степановичу, заткнули чекисты и бойцы Котовского самые узкие щели, через которые мог протащить свое хилое тело вожак восстания.
Антонов сидел в болотах, среди кочек, зная, что кольцо вокруг него неотвратимо сжимается. И он придумал выход. Шестерым охранникам Александр Степанович приказал добровольно сдаться: красные не расстреливали тех, кто приходил к ним с повинной. И они сдались, но на допросах слова не молвили об Антонове.
— Видеть не видели, слышать не слышали.
Пошарили еще в
Чекист Антонов три дня сурово молчал: не мог простить себе ротозейства — провели его за нос, поддался на удочку!
Александр Степанович пробрался туда, где скоплялись остатки рассеянных и уничтоженных полков, и занялся их переформированием.
Так обстояло дело на юге.
Хуже для повстанья шли дела на севере губернии. Армию Богуславского разгромили, кончили свой век полки Марьи Косовой, Карася и другие. Уцелевший полк Бадова занял село Чекмари, к северу от Тамбова, грабил и насильничал: это уже была агония повстанья. Бадов своими разбойничьими повадками подписывал ему смертный исход. Этот бандит сопротивлялся в течение двух месяцев, уходил в леса под Горелое, Троицкую Дубраву, прятался в Голдымском лесничестве, потом в лесничестве Хмелинском, много раз переходил Цну, нападал на мужиков и снова уходил в леса. Только к августу волости Горельскую, Черняновскую и Лысогорскую очистили от остатков бадовской шайки.
К тому времени шесть тысяч повстанцев явились в трибуналы и ревкомы добровольно — без оружия и с оружием. Взято в плен пять тысяч, убито в боях около четырех тысяч. Тридцать четыре пулемета, около трех тысяч винтовок, сто семьдесят пулеметных стволов — таковы были трофеи красных.
Но на юге еще повстанье жило. Там, оправляясь после поражения, нанесенного Уборевичем, Антонов сколачивал полки.
Глава вторая
В Двориках пусто — народ в поле. Дома остались старухи и дети. К тихому вечеру брело солнце. В церкви прохладно; на полу лежали блики заката, через открытые окна и двери ветерок доносил вечерние шорохи.
Отец Степан вполголоса, словно про себя, читал молитвы, ему неторопливо вторил псаломщик.
В углу, сгорбившись, стоял Сторожев. Странно было видеть этого ссутулившегося, вооруженного с ног до головы человека у вечерни, таким он казался непонятным и чужим.
Волк, слушающий «Свете тихий»… Люди, пришедшие в церковь со своими заботами, тяжело вздыхая, косились на него.
А он не видел их взглядов, не слышал их шепота и горьких вздохов, ушел в себя, забылся.
Когда кончилась вечерня, Сторожев шаркающей походкой вышел на улицу.
Вздымая клубы теплой пыли, наполняя село пронзительным блеянием, устало шло овечье стадо. Вслед за ним проскрипел одинокий воз — везли молодую траву. Солнце облило воз последними своими лучами. Лениво пролаяла собачонка, пробрела, пугливо озираясь, корова, женский визгливый голос прокричал:
— Ва-а-ня-я, ужи-и-инать!
Тени пересекали поросшую травой дорогу.
Солнечный луч, казалось, заново вычеканил старый крест на колокольне.
Около церковной сторожки, поводя ушами и отмахиваясь хвостом от вечерней мошкары, лениво щипала траву лошадь.