Одиночка
Шрифт:
— Почему?
Адиль дергает плечами.
— Хер знает. Потому что ты такая стала… Леди-врач. Когда ты начала про то, что деньги — фигня затирать, решил, что никогда до тебя не дотянуться. Я только до одной ступени доползу, а ты уже со следующей мне машешь.
— Никакая я не леди, иначе бы не дала трахнуть себя в туалете, — пытаюсь засмеяться я. — И ты мне кстати тогда сделал очень больно… Вел себя так будто мстишь за что-то и тебе на меня наплевать.
— Да у меня тогда просто крыша поехала. Ты помнишь, как танцевала и на меня смотрела? Я когда в толчок к тебе шел, мне по хер
— А зачем тогда ты потом так ужасно себя вел?
Адиль подходит ближе. Взгляд нахмуренный.
— Я вообще ничего не понял. Я отвернулся, чтобы руки помыть, а ты про свою любовь с заей визжать стала. Меня пиздец перетряхнуло. Поэтому психанул.
— То есть я все-таки космос? — улыбаюсь я и снова отворачиваясь к окну, давая себе возможность уложить в голове финальный пазл.
Жмурюсь. Адиль меня обнимает. Думаю, что в своей манере отвечать через раз, он и на этот раз промолчит, но сквозь тепло дыхания в волосах различаю приглушенное «да».
Глава 51
— Я подъехал, — отрывисто звучит голос Димы в трубке. — Ты дома?
Волнение, засевшее внутри еще со вчерашнего дня, разрастается сильнее и плотно заполняет собой живот. Вчера мы условились, что он привезет мои вещи.
— Да, — я машинально иду к окну, чтобы одернуть тюль и удостовериться, что Дима действительно находится внизу. Привычка. До того как мы съехались, я всегда так делала.
— Понял. Сейчас поднимусь.
Я убираю телефон в карман, продолжая наблюдать, как на шапки соседних зданий, кружась, оседает снег. У меня есть еще минуты три-пять до того, как Дима с грузчиками сюда поднимутся. Вывезти все за один раз было его личной инициативой, что для меня стало знаком: теперь он понял, что у нас действительно все.
На душе тяжело, хотя это было неизбежно. Ведь Новый год наступает уже завтра. В канун праздника каждый, наверное, так или иначе рассчитывает на чудо, а чудо, как известно, не подразумевает поездку на другой конец города, чтобы вернуть вещи той, кому еще недавно признавался в любви.
— Здравствуйте… — я неловко отпрыгиваю назад, пропуская крупного мужчину с коробкой в руках. Вытягиваю подбородок и нахожу взглядом Диму, стоящего в подъезде. — Привет… Будешь заходить?
Он дожидается, пока грузчики освободят проход и, шагнув внутрь квартиры, без слов протягивает мне бумажный пакет. Внутри лежат шкатулки с моими украшениями, туалетная вода, блокнот и телефонная зарядка.
— Они вроде бы все собрали, но если чего-то будет не хватать — позвонишь, — механическим голосом произносит он, глядя будто бы и на меня, а будто бы и мимо.
— Спасибо, — тихо отвечаю я и, окончательно смутившись, отворачиваюсь, чтобы куда-нибудь пристроить полученное.
Да, очень тяжело. Потому что сейчас и происходит наше настоящее расставание. Ни тогда, когда я призналась в измене, и ни когда ночью, трясясь от позора, в соседских тапочках заходила в лифт, а именно сейчас, когда взаимные вина, обида и ярость наконец иссякли. Было бы проще, не знай мы друг друга так долго. Полтора года отношений, потерпевших фиаско — с кем не бывает? — не сложилось. А у нас все иначе. Мы были
Пакет я кладу на комод, остается только обернуться. Обнять бы его крепко- крепко и извиниться за то, что все вот так… И в шутку посоветовать порадоваться, что избавился от такой педантичной зануды как я, которая постоянно хотела быть сверху и, получив это, все равно оставалась недовольной. Адиль прав. Мне нужен тот, кто может дать отпор. Карина бы наверняка и здесь озвучила какой-нибудь сложный психологический диагноз, но что поделать? Так мне действительно интереснее.
— Как Новый год справлять будешь? — покачнувшись на пятках, спрашиваю я.
— Не знаю пока. С родителями двенадцать встречу, а потом может быть доеду до Сени. Они с Андреем в баню собирались и на снегоходах.
— Отличный план, — моя улыбка искренняя. Сейчас я бесконечно благодарна гаденышу Сене за то, что он есть, и Диме не придется встречать праздник одному. Могут даже как следует перемыть мне кости в бане — не жалко. Хочу, чтобы у него все было хорошо.
— Тебя спрашивать не буду, — говорит Дима после запинки и даже усмехается немного. То, что он способен шутить тоже обнадеживает. И вообще пока все идет хорошо.
— Я все равно еще не знаю.
Слегка улыбнувшись ему в ответ, отвожу глаза. Топот в прихожей то появляется, то стихает. Сколько всего там коробок? Пять? Восемь? Вещей у меня не так уж и много было. Тем более, что часть я собирала ночью в подъезде.
— Ты в «Дартс» все очень красиво сказал, — признаюсь полушепотом. — Мне жаль, если я вдруг поставила тебя в неудобное положение.
— Нормально все. В публичных выступлениях всегда есть риск облажаться. Как-нибудь в другой раз выпью шампанского.
В груди тоскливо колет. Мне будет этого не хватать. Диминого умения красиво выражать мысли и его положительности. Надо ли выразить надежду, что мы сможем видеться и остаться друзьями? Не стоит, пожалуй. Мое положение куда выгоднее его и такое предложение может сойти за милостыню.
— Я в тот день напился с горя, — произносит он вдруг с тихим смешком. — Голова с утра трещала ужасно.
Я бы хотела уметь как он: не бояться подставляться. Получив удар, запросто признаться в своей боли, а не кусать в ответ. Почему-то подобное часто воспринимается как слабость, хотя на деле в этом заключена огромная сила. Уметь не прятать душу, даже когда она кровоточит. Благодаря этому, я теперь твердо знаю, что Диму мой отказ не сломал и он все тот же нормальный парень.
— Я желаю тебе счастья. И тоже хочу попросить извинения. За все. Надеюсь, скоро наступит день, когда ты поймешь, что все случилось к лучшему. Главное не сомневайся, что ты как никто достоин любви.
От этих слов, идущих от души, глаза ожидаемо мокнут. Еще чуть-чуть и я действительно брошусь ему на шею.
— Да я и не сомневаюсь, — охлаждает мой порыв Дима. — Конечно, все у меня будет в свое время.
Вот она, разница между теми, кто в детстве получил достаточно любви, а теми, кто нет. Когда уехал Адиль, мне на полном серьезе казалось, что в жизни больше не будет ничего хорошего. У Димы не так, и это просто прекрасно.