Одиночка

Гросс Эндрю

— Берег специально для тебя, — сказал мужчина с нижней полки. На голове у него была твидовая кепка, и он был здесь вроде как за старшего. — Предыдущий жилец только вчера помер от тифа.

— Повезло мне, — отреагировал Блюм.

— Вон миска, — Кепка указал на висевшую на кроватной стойке жестянку, грязную и проржавевшую. — На твоем месте я бы привязал ее к себе. Без миски останешься голодным. Такой тут порядок.

— Понял. Спасибо. — Блюм ухватился за перекладину и подтянулся на верхнюю полку.

— Сюда ложись, — неприветливо

буркнул великан, толкая его к тому краю, что был ближе к отхожему месту. Сортир представлял собой открытую дыру со стульчаком.

— Ты откуда? — спросил его кто-то.

— Из Гижицко, с озера Снярдвы, — ответил Блюм.

— Из Мазурии? Там красиво. Как тебе удалось так долго продержаться?

— Я прятался на ферме, — его просили не вдаваться в подробности по поводу его новой биографии, так как кто-то мог оказаться из тех же краев или знать местного, который мог бы разоблачить Блюма. — Чертов почтальон нас выдал.

— Почтальон? Даже почте нельзя нынче доверять. Ну, что ты нам расскажешь? Как там на воле?

— Да немного, — в планы Блюма не входило привлекать к себе излишнее внимание или становиться популярным. Но все же… — Знаю, что на востоке дела совсем плохи. Русские уже на Украине.

— На Украине! — радостно воскликнул кто-то.

— В Англии союзники готовятся к высадке.

— К высадке? А где?

— На французском побережье. В Кале или Нормандии. Никто точно не знает, но скоро. Так сказали по ВВС. Говорят, это будет самая большая армия в истории.

— Не поспеют, — вздохнул человек с соседней койки. — Будем смотреть правде в глаза, немцы уничтожат нас всех прежде, чем кто-нибудь сюда доберется. А не немцы, так русские. Поверьте мне, я видел, что такое погромы.

— Говорят, теперь идут составы с венграми, — заговорил другой. — Мы слышим, как тысячи людей прибывают днем и ночью. Но их больше не гонят в лагерь. Сразу в расход.

— Об этом я ничего не знаю, — пробормотал Блюм, пожав плечами. Хотя ему было хорошо известно от Стросса, что именно так все и происходило. — Послушайте, помогите мне кто-нибудь. Я пытаюсь кое-кого найти. Мне говорили, что здесь находится мой дядя. Его зовут Мендль. Альфред. Он профессор из Львова. Никто не слышал?

— Мендль? Не припомню, — отозвался Кепка. — Тут по именам никого не запоминают, только в лицо.

— Я знал одного Петра Мендля, — вспомнил другой заключенный. — Но он был из Праги. Торговец рыбой, не совсем профессор. Все равно он давным-давно вылетел в трубу.

— В трубу? — переспросил Блюм.

Послышались горестные смешки.

— Эта вонь снаружи. Ты же не думал, что тут у нас шоколадная фабрика?

— Или от кухни так пахнет, — добавил кто-то. — Хотя на вкус похоже, скоро сам увидишь.

— У меня снимок есть, — Блюм достал маленькую фотографию с загнутыми углами, на которой Мендль был снят по пояс. — Передайте другим. Может, кто признает его.

Снимок переходил

от койки к койке. Несколько человек, покачав головой, отдавали его дальше. Другие равнодушно пожимали плечами.

— Что-то знакомое, но недавно точно не видел, — произнес один заключенный, передавая фото соседу.

— Извини, — последний протянул снимок Блюму с нижней койки. — Не так уж много здесь львовских. В любом случае я стараюсь лица не разглядывать.

— Да тут много тысяч людей, — печально покачал головой Кепка. — И состав меняется ежедневно.

— У меня для него важная новость, — объявил Блюм. — Если кто его знает.

— У нас тут у всех новости важные, — усмехнулся кто-то. — К сожалению, ни одну из них не удается доставить.

— Философ, — закатил глаза Кепка.

— На твоем месте — я бы забыл про дядю, — посоветовал ему другой заключенный. — В любом случае его наверняка уже нет в живых.

— У нас у всех есть родственники, — вторил ему сосед. — Ты здесь новенький, еще не осознал ситуацию.

— Заткнитесь вы, мать вашу, — прошипел голос с дальней койки. — Дайте спать.

— Извини, — фотография вернулась к Блюму.

Он положил ее обратно в карман куртки. Великан с его койки уже храпел вовсю. Блюм облокотился на перекладину. Глупо было даже думать, что все разрешится легко, как по мановению руки. Сюда согнали тысячи людей, сотни тысяч, и, как сказал Кепка, состав менялся каждый день. Иголка в стоге сена. Это с самого начала было понятно. В сотне стогов сена. В сотне стогов с брошенной в них горящей спичкой. А часы тикали, и времени оставалось все меньше и меньше. Первый день уже завершился. Оставалось еще два. Ну, конечно, вот так сразу все не разрешится, — увещевал он себя.

Блюм прикрыл глаза. На него навалилась усталость.

— Ты, должно быть, очень близок со своим дядей, — заметил второй сосед по койке, похожий на хорька. — Раз носишь с собой его снимок. — Во взгляде Хорька проскочил огонек подозрительности. Недоверчивая улыбочка.

— Ну да, — ответил Блюм. Та же улыбочка. Блюм осознал, что в спешке повел себя неосмотрительно. — Он мне вообще-то отца заменил.

— Отца… понимаю, — повторил Хорек, отводя взгляд в сторону. — Львов, говоришь, — добавил он после паузы, — а ты вроде сказал, что ты из Мазурии?

У Блюма по спине пробежали мурашки. Его предупреждали, что в лагере кругом стукачи. Как будто ему недостаточно немцев за нос водить, так еще и нужно беспокоиться о тех, кто совсем рядом.

Да, очень неосторожно.

Хорек положил голову на матрас и закрыл глаза.

Блюм расслышал, как вдалеке играет оркестр. Он сел.

— Я слышу музыку.

— Ох уж эти новенькие, — вздохнул кто-то, словно в музыке не было ничего необычного.

— Печи раскаляются, — еще один заключенный перевернулся с боку на бок. — Кто-нибудь, прочитайте молитву.