Одиночка
Шрифт:
Блюм вывозил ведра с полужидким дерьмом на тачке и сливал их в выгребную яму, находившуюся прямо за колючей проволокой. Он старался не вдыхать носом. На виду у охранников он двигался быстро, но аккуратно, глаза долу, понимая, что может стать объектом их издевательств. Опорожнив ведра, он обдавал их водой из шланга и нес обратно в бараки.
Большинство заключенных были на работах, но в каждом бараке оставались больные или отдыхающие после ночной смены. Блюм доставал снимок Мендля.
— Я ищу дядю, — повторял он. Вы
Всякий раз Натан получал один и тот же отрицательный ответ:
— Нет. Извини.
— Его здесь нет.
Безучастное движение плечами: «Извини. Тут так много народу».
Он уже начал отчаиваться, и тут в 31 бараке лежавший на койке мужчина взял снимок и, посмотрев на него несколько секунд, кивнул:
— Я его знаю. Мендль. Он ведь профессор?
— Да, — сказал Блюм, не веря своим ушам.
— Вроде из Львова.
— Так точно, — подтвердил Блюм. Настроение у него поднялось.
Мужчина покачал головой.
— Я не видел его больше месяца. Слышал, он вроде заболел. — Незнакомец протянул снимок Блюму. — Прости, но я думаю, что он умер.
— Умер, — повторил Натан, пикируя с небес на землю. — Вы уверены?
— Я знаю, что его положили в лазарет. Оттуда мало кто возвращается. Спроси у парня-шахматиста. Он точно знает.
— Шахматиста?
— У чемпиона лагеря. Они играют раз в две недели. Ты их увидишь. За лазаретом. Извини, больше я ничем помочь не могу.
Парень-шахматист. Они играют раз в две недели… Надежда стремительно таяла. У него всего два дня, даже меньше. Я думаю, он умер. Он рисковал всем, прошел весь этот путь, горько размышлял Натан, вытаскивая очередное ведро из-под стульчака, и все это — ради трупа…
Блюм решил порасспрашивать в лазарете. Если профессор там лежал, кто-нибудь должен знать, где он теперь. Но это может вызвать подозрения. Парень-шахматист. Разыскать его не составит особого труда. Но он уже и так привлек к себе внимание, показывая всем и каждому фотографию профессора. Если он начнет ни с того ни с сего искать кого-то еще… Это точно вызовет подозрения.
Но какой у него был выбор?
Он выволакивал за забор очередную пару ведер. Кругом было полно охраны. Здесь он был особенно осторожен, избегая прямых взглядов и стараясь не пролить ни капли. Как назло эти ведра были на редкость тяжелые и полны до краев. Он почувствовал, что один из охранников приглядывается к нему. Только бы пройти мимо…
— Стоять! — голос прогремел прямо сзади.
Блюм встал как вкопанный.
— Куда это ты так спешишь с таким ценным товаром? — с насмешкой поинтересовался вертухай.
Блюм на секунду закрыл глаза, а когда открыл, содрогнулся. Он увидел того самого охранника, про которого ему рассказали во время проверки утром. Дормуттер. Он
Фуражка сдвинута набок, глубоко посаженные глаза с обвислыми веками и глумливое превосходство во взгляде.
— На вид тяжелые, — процедил Дормуттер, размахивая толстой дубинкой. Он встал у Блюма за спиной.
— Да, они тяжелые, но это ничего, — ответил Блюм и сделал шаг вперед. — Можно мне продолжить…
— Я скажу тебе, когда будет можно, жиденок! — грозно рявкнул эсэсовец.
— Слушаюсь, — Блюм замер.
— Как зовут?
— Мирек, — ответил Блюм. Язык его почти присох к небу.
— Да, как же они перегрузили этого бедолагу! — Дормуттер говорил громко и с явной издевкой, обращаясь к своим товарищам охранникам. Блюм ощутил удар дубинкой по левой руке. Ведро дернулось. Блюм всеми силами постарался его удержать.
— Гм, — крякнул Дормуттер у него за спиной.
Потом Блюм почувствовал, как его ударили по правой руке. И снова переполненное ведро дернулось вперед. Помня предупреждение писаря, Блюм снова приложил все усилия, чтобы не потерять равновесие. Было понятно, чего добивался охранник.
— Мы не любим, когда проявляют невнимательность и позволяют этим ведрам заполниться до краев. Из-за этого может произойти…
Блюм получил новый удар по левой. На этот раз более сильный. Оба ведра закачались. В ужасе, Блюм напрягся и замер. Ручки впились в его ладони. Ведра становились все тяжелее.
Если прольешь дерьмо на территории лагеря, скорее всего, схлопочешь пулю в башку, — эхом прозвучало в его голове.
— Ты ведь понимаешь, какая будет угроза для здоровья, если это прольется. Ничего хорошего?
— Да, герр фельдфебель, — согласился Блюм. Его пальцы были готовы разжаться.
На этот раз удар пришелся по спине. Ведра колыхнулись. Блюм буквально заклинал ведра не переворачиваться. И снова каким-то образом все обошлось.
— Для ясности, говоря о риске для здоровья, — немец начал тыкать Блюма в поясницу, — я имел в виду твое здоровье, жид. — И он опять ткнул Блюма дубинкой.
Натан понимал, что не выдержит более сильных тычков. Пот струился у него по лбу. В любую секунду мог последовать удар по голове, тогда он упадет, ведра разольются, и все будет кончено.
Сзади последовал новый толчок, ведра закачались, и Натан шагнул вперед. Дерьмо перелилось через край и потекло по стенке. Блюма охватила паника.
Больше удерживать ведра он не мог. Если что, решил Блюм, он не погибнет без сопротивления, как его родные. Их убивал такой же человек, с такой же ненавистью во взгляде. Он развернется и нахлобучит эти ведра охраннику на голову. И пусть будет что будет. Он сжал руки, ожидая очередного тычка. Дерьмо, перелившись через край, повисло на верхней кромке ведра.