Одиночка
Шрифт:
— Нет. Она только сегодня узнала, что я вообще здесь.
— Ну, тогда шансов у тебя немного. Собственно, всего одна попытка.
— Да, понимаю. — Одна попытка — это все, что у меня есть, произнес он про себя.
Большая часть заключенных находилась на работах, поэтому оркестр не играл уже несколько часов. Натан решил, что музыканты ушли на перерыв. Или отсыпались. Было начало третьего. Впереди у дороги виднелась будка с двумя эсэовцами-охранниками.
Оглянувшись, Ройзман бросил на него тревожный взгляд.
— Ну, начинается.
Женский лагерь был
— А, шарфюрер! — когда они подкатили к воротам, Ройзман кивнул знакомому охраннику.
— Что-то быстро ты вернулся, — закатил глаза немец.
— Поверьте, то еще удовольствие — тащить сюда эту штуковину. Мне было бы в сто раз легче, если бы у них тут своя такая была.
— Я замолвлю за тебя словечко, когда в следующий раз буду встречаться с фюрером, — проворчал охранник с саркастической улыбкой. — Сегодня куда? В тринадцатый? Опять? — заметил он, проверяя пропуска, протянутые Ройзманом. Натан был уверен, что между пропусками пристроилась купюра.
— Так что у тебя там? — охранник шагнул к Блюму и посмотрел на него внимательно. — Фрау?
Блюм глянул на Ройзмана, не зная, что ответить. Тот кивнул ему.
— Да. Жена.
— Что ж, надеюсь, старый насос еще работает, ты знаешь, что я имею в виду, — он понимающе ухмыльнулся. — Возвращайтесь через двадцать минут, — он подмигнул Ройзману. — Я еще буду здесь.
Они поспешили дальше, в то время как охранник, поизучав свою ладонь, сунул что-то в карман.
Они были в женском лагере.
Глава 55
Женские бараки были похожи на мужские: длинные двухэтажные здания с окнами наверху и траншеями вокруг. Перед некоторыми были разбиты клумбы с цветами. По дороге им попадались суровые охранницы в коричневой эсэсовской форме с пистолетами в кобурах. Охранники-мужчины тоже были. Несколько раз их окликали заключенные:
— Эй, красавчики, идите сюда! Нам тут тоже шланг нужен. Куда же вы?
— В тринадцатый.
— Ну почему все внимание достается тринадцатому? Чего у них есть такого, чего нет у нас? Посмотрите!
— Да вода у них не идет, вот и все, — парировал Ройзман, волоча насос вдоль бараков.
— У нас тоже не идет, — выкрикнула какая-то женщина. — Тащи сюда свой насосище. — Женщины захохотали.
— Увидимся на обратном пути.
Почти все они были с обритыми головами, одетые в бесформенное тряпье, прикрывавшее кожу да кости. Они практически не видели мужчин — кроме охранников, которые обращались с ними так же грубо, как с мужчинами в основном лагере.
— Тринадцатый вон там, — Ройзман показал на один из бараков. — Ты откроешь кожух, а я подключу насос. У тебя двадцать минут. Даже меньше, так как мы должны делать вид, что работаем. В барак не заходи. Это verboten. И помни, ты ее берешь, только если никто не видит. И по моей команде. Или я сворачиваюсь и оставляю вас тут.
— Я тебя понял. — Сердце Блюма забилось в предвкушении. Он оглянулся. В добавок к охранникам за ними тут наблюдали свои блокфюреры и писари. Пара женщин работали в садике поблизости.
— Девушки, это опять мы, — объявил Ройзман. — Эта штука скоро заработает. — Он взгромоздил
— Маэстро, прошу! — он дал сигнал Блюму и тот принялся качать помпу, создавая давление в водопроводе.
Ройзман оглянулся на Блюма и кивнул, давая понять, что пора действовать.
— Дальше я сам.
Блюм тут же направился к двум женщинам, копавшимся в садике около барака, и быстро спросил по-польски:
— Пожалуйста, пани, вы знаете Лизу Блюм из тринадцатого барака?
— Greco, — замотала головой одна. Я гречанка. Я вас не понимаю.
Другая пожала плечами:
— Блюм? Нет, я по имени никого не знаю.
— Она играет в оркестре. На кларнете.
— А! На кларнете! — оживилась женщина. — Я ее знаю.
— Вы можете ее найти? Пожалуйста, быстрее!
— Но я не уверена, что она здесь.
Женщина направилась в барак. Блюм вернулся к насосу и присел у крана, делая вид, что проверяет давление. Ройзман продолжал качать помпу. На другом конце двора мясистая охранница безжалостно избивала дубинкой узницу, жалобно кричавшую и пытавшуюся тощими руками прикрыться от побоев. Скоро несчастная затихла. Охранница пару раз пнула обмякшее тело. Убедившись, что жертва мертва, ногой перекатила труп. Как бы ужасно это ни было, Блюм продолжал заниматься своим делом. Прошло пять минут. Что, если Лизы там не окажется? И ему придется возвращаться с пустыми руками, зная, что он мог, но не спас сестру?
Он будет вспоминать об этом до конца жизни.
Женщина вернулась, разводя руками и качая головой. — К сожалению, ее там нет. Но я кое-кого послала… А вдруг кто-то видел, как они разговаривали? А вдруг оркестр репетирует где-нибудь в другом месте? И еще тысячи этих «а вдруг»… Блюм ощутил приступ паники. Он глянул на Ройзмана. Оставалось десять минут. Где же она?
Тут как из-под земли появилась старшая по бараку и возмущенно рявкнула на Ройзмана:
— Что это такое? Я вас не вызывала!
— Ну, значит, кто-то другой вызвал, — хладнокровно развел руками Ройзман. — Вы же видите, тут проблема. Но ничего, давление понемногу восстанавливается.
Это, казалось, ее успокоило, она вернулась к себе в контору, крикнув:
— В следующий раз приходите только по моему вызову!
Времени оставалось все меньше. Задерживаться они не могли.
Наконец Блюм увидел, как женщина, которую он посылал искать сестру, быстрым шагом возвращается от соседнего блока, следом за ней шла Лиза. Слава богу! Метров за двадцать от него Лиза остановилась, потрясенная. Блюм помахал ей, чтобы она зашла за барак, туда, где стоял насос. Они должны изображать двух влюбленных, уединившихся для свидания.