Одиночка
Шрифт:
Только не шевелись, Лиза… Сиди тихо, — мысленно умолял он сестру.
— Ты что-то бледный. Перестарался? — прыснул охранник.
— Давно не виделись.
— Может, больше и не увидишься. Лучше думать, что каждый раз и есть последний. Ладно, проходите, — эсэсовец наконец отпустил их. Они толкали вперед тележку, изо всех сил делая вид, что вес ее нисколько не изменился. Они уже вышли было на тропинку, но тут появился второй охранник:
— Я закончил. Меня вызывают в главный лагерь. Так что могу их сопроводить.
Сердце у Блюма остановилось.
— Давайте, жиды. Поторапливайтесь, — охранник захватил винтовку. — Я не могу ждать вас весь день.
У Блюма внутри все сжалось. Они толкали тележку по заросшей тропинке. Из-за Лизы, сидевшей внутри, она стала еще менее маневренной. Шаткие колеса гремели по выбоинам и рытвинам. Блюм понимал, что она, должно быть, сходит с ума от ужаса. Наверняка она все слышала и теперь понимала, что все они находятся на волосок от смерти.
— Приятный день сегодня, герр шарфюрер, — Ройзман затеял разговор, скорее чтобы дать понять Лизе, что они не одни — на случай, если она вдруг решит что-нибудь сказать.
Но охранник не был расположен общаться.
— Сосредоточься на том, чем ты занят. Мне некогда.
Он отстал на несколько метров и закурил. По дороге он помахал проезжавшим солдатам. Блюм, как мог, старался удержать телегу на дорожке. Если, зацепившись за камень или корень, сломается ось колеса, им всем придет конец.
Наконец добрались до ворот основного лагеря. Удача пока была на их стороне. Дежурили те же охранники, которые были там раньше.
— Вот, полюбуйтесь, кого я вам привел, — фыркнул сопровождавший их охранник, затушив сигарету. — Два вонючих мешка с дерьмом. Кандидаты на навозную кучу. Они все ваши.
— Устранили аварию?.. — закатив глаза, хихикнул унтер, знакомый Ройзмана. — Уверен, женщины наперегонки побежали принимать ванны с чистой водой.
— Пропуск, — приказал Ройзману второй охранник и протянул руку. — Дай-ка посмотрю. — Этот проявлял больше служебного рвения, чем его старший товарищ. У него были маленькие голубые глаза, светлые волосы и короткий приплюснутый нос. Форма на нем была новенькая и свежевыглаженная.
Ройзман отдал ему свой пропуск.
— И твой… — охранник недобро уставился на Блюма. Блюм достал небольшой бумажный пропуск.
Тот изучил его внимательно, прочитал дату.
— Иногда приходится возить мужской насос в женский лагерь, — разъяснял ситуацию старший унтер. — Это бывает частенько, скажи, Ройзман? — добавил он, подмигивая Ройзману.
— О, да. Постоянно.
— Время от времени, — заржал эсэсовец, — даже евреям нужно сунуть клювик в суп.
— А супчик-то был горяченький, — Ройзман заговорщически глянул на Блюма.
Блондин ефрейтор подошел к насосу. Осмотрел разбитые колеса, шаткую платформу и, к ужасу Блюма, постучал пистолетом по металлическому корпусу кожуха. Раздался гулкий звук.
— Что
— Насос, — ответил Ройзман.
— Насос… — охранник снова постучал по кожуху. — Откройте. Я хочу посмотреть.
Блюм замер.
Унтер закатил глаза, глядя на Ройзмана, мол, этот тип безнадежен. Ну, новичок. Просто делай, что он хочет. Он всего лишь выполняет свою работу. Но Блюм знал, что будет, если они откроют кожух и обнаружат там Лизу.
— Ефрейтор, это всего лишь насос, — повторил Ройзман.
Охранник уставился на него, потом на дверцу:
— Так открой ее.
У Блюма от паники свело живот. Он никак не мог открыть дверцу. Если он ее откроет — они все покойники. Лиза вряд ли сможет усидеть внутри. Не шевелись, мысленно приказал он ей. Она должна была слышать все, что говорилось снаружи. Блюм посмотрел на Ройзмана. Они ничего не могли возразить. Охранник постучал по дверце:
— Сейчас же!
— Как скажете, — пожал плечами Ройзман и, многозначительно глянув на Блюма, шагнул к насосу. — Но если бы вы, гребаные немцы, позволили бы нам нормально починить там трубы, нам не приходилось бы таскать эту сраную колымагу туда-сюда.
— Что он сказал?.. — выпучил глаза охранник.
— Ничего, — Ройзман выпрямился в ожидании града ударов, который должен был незамедлительно последовать. — Я просто…
— Гребаные немцы?! — ефрейтор схватил винтовку и влепил ею Ройзману в челюсть. Заключенный упал. Его рот наполнился кровью, на землю выпал зуб. — Гребаные жиды! — заревел он, его лицо пылало от ярости. Он бил Ройзмана по ребрам и в пах, тот только прикрывался от ударов. — Грязный кусок дерьма! — кричал охранник. Он схватил пистолет, передернул затвор и приставил дуло к голове Ройзмана.
У Блюма голова шла кругом. Ему отчаянно хотелось вмешаться. Ройзмана могли в любую секунду забить до смерти или пристрелить. Но что же делать? Что бы он ни предпринял, это будет иметь самые ужасные последствия для него и для Лизы.
Ройзман закрыл голову руками, приготовившись в смерти.
— Ефрейтор, — унтер положил руку на плечо коллеги. — Я его знаю. Он тут с самого начала. Он скоро свое получит…
Молодой охранник взвел курок и прицелился в Ройзмана, глаза его метали молнии.
— Не сегодня. Ну, что скажешь? Ты еще здесь постреляешь, — сказал старший. — Но «гребаные немцы» — это уж слишком… — Он подошел и пнул Ройзмана под ребра. Слесарь охнул и схватился за бок. Унтер пнул его еще раз. — Еще услышу нечто подобное, и мой коллега ефрейтор сделает все, что сочтет нужным. Ты меня понял? И я его благословлю.
Скрючившись на земле, Ройзман сплюнул кровь и кивнул.
— Я понял, герр унтерофицер. Мне жаль.
— А теперь убирайтесь отсюда по-быстрому. Все нормально, ефрейтор? — он обратился к молодому эсэсовцу, который все еще целился в голову Ройзмана.