Одиночка
Шрифт:
— Курт, нет, — она скорее позволит жабе целовать ее в шею. Грета оттолкнула его. — Пожалуйста…
— Не нет, а да, — ответил он. В его тоне прозвучала угроза. — Сегодня ты меня не оттолкнешь. Не будет никаких «нет», Грета. Только «да».
— Я не одна из твоих заключенных, Курт, — она бросила гневный взгляд в зеркало. — Ты не можешь приказывать мне, что делать, а что нет.
— На самом-то деле, Грета, ты — моя узница. Ты — моя жена. И да, я тебе приказываю, — он провел пальцами по ее руке. — И с этим ничего
Она развернулась к нему, в ее глазах пылал огонь:
— Тогда мой ответ «да», Курт.
— Да? — он улыбнулся, довольный тем, что ему наконец удалось ее убедить.
— Да, я скорее лягу в постель с евреем, чем с тобой.
— Ах ты шлюха! — кровь хлынула ему в голову, размахнувшись, он ударил ее тыльной стороной ладони.
Грета охнула и отступила к кровати. Потрогала губу. Кровь стекала на подбородок.
— Ты мерзавец, Курт!
— Не сегодня, я правильно тебя понял? — Он залепил ей еще одну пощечину, и она упала на кровать. — О, да, именно сегодня.
Он встал над ней на колени и, втиснув ноги между ее бедер, начал расстегивать брюки. Она лупила и отталкивала его, но он прижал ее к кровати, придушив одной рукой. Он содрал с нее пояс и белье. Грета глядела на него с ненавистью, в глазах у нее стояли слезы, а он победоносно повторял:
— Сегодня, Грета, именно сегодня!
Потом — после того, как он зажал ей ладонью рот, силой раздвинул ноги и грубо взял ее, после того, как он сорвал с нее бюстгалтер и разлил свою ненавистную сперму по ее ногам и простыням, оставив всхлипывать и вытирать слезы, — он откатился от нее, тяжело дыша, и захохотал зловещим, бездушным смехом.
— Вот видишь, я все еще могу быть для тебя мужчиной, как никто другой.
— Ты подонок, ты исчадие ада!
— О, пожалуйста, не преувеличивай моих заслуг, Грета. Я всего лишь лагеркоммандант. И кстати, у меня впереди долгий трудовой день. Сегодня будет два поезда. Один с запада — из Чехии, кажется. А второй — из Венгрии. — Он встал и застегнул брюки. — А тут еще этот варшавский хорек из разведки… Вынюхивает, — он сморщил нос, изображая животное, идущее по следу. — Он считает, что кто-то проник в лагерь. Кто знает, может, он и прав. В любом случае мы его скоро поймаем. Хотя из-за этого мы можем не выполнить план. — Он поднял китель и встряхнул его. — А этот план — наше будущее, Грета… Ты ведь это понимаешь?
Она не ответила. Она сидела, молча уставившись в окно, которое выходило не на колючую проволоку и низко стелющийся дым, а на зеленый лес в отдалении. Приятный глазу вид.
Далеко-далеко.
— Ничего, мы его вот-вот поймаем. Этого охотника за трюфелями. — Он надел китель и расправил лацканы. — А по поводу того, другого вопроса, я бы на твоем месте не привязывался к нему, — он застегнул пуговицы.
— Какого другого вопроса, Курт? — рассеянно спросила Грета. — Ты о ком?
— О твоем мальчике-шахматисте. Зря только время тратишь. Принято специальное решение ускорить…
— Специальное
— Не будь наивной, дорогая. Ты прекрасно понимаешь, чем мы тут занимаемся. Как там называются эти маленькие часики, которые отмеряют ваши ходы?
— Шахматные часы, — ответила она.
— Да, шахматные часы. Пора тебе их включить, моя дорогая. Тик-так, тик-так… Потому что времени у тебя осталось совсем немного.
Она выпрямилась, ощущая нараставшую тревогу. Грета достаточно хорошо знала мужа, чтобы распознать зловещий смысл его слов. Что-то в его насмешливом тоне означало, что некое решение действительно было принято.
— Я же перестала с ним играть, Курт. Как ты просил. Ты сказал, что его не тронут. — Она опустила задравшееся выше груди платье.
— Насколько мне помнится, я обещал его не трогать, пока смогу, — глядя в зеркало, он поправлял форму. — Но, боюсь, это больше не в моей власти.
— Ты обещал, Курт, — Грета поднялась. — Ты все еще можешь спасти хотя бы одного еврея в этом аду. Ты делаешь это, чтобы уязвить меня.
— Боюсь, у меня связаны руки, — он пожал плечами и отвернулся. — Это приказ из Берлина. С самого верха. Тик-так. Часики спешат. Да, дорогая?
Она смотрела на него с отвращением.
— Ну и сволочь же ты, Курт!
— Я? — переспросил он с полуулыбкой.
— Кем ты стал? Я больше не узнаю тебя. Мы мечтали о будущем, ты собирался стать адвокатом. В какое животное ты превратился?
— В такое же, как и все вокруг. Ты смотришь на нас каждый день и не видишь. Ты ослепла? Да, сегодня будет много работы… — Положив руку ей на шею, он улыбнулся. — Ты же знаешь, как я люблю наших новых гостей.
Курт посмотрелся в зеркало и остался собой доволен. Он надел фуражку, слегка сдвинув ее набок, совсем чуть-чуть, до нужного угла.
— Пойду займусь нашим маленьким шпионом и его охотником за трюфелями… Оказывается, у нашего кротика в лагере есть сестричка. Кто бы мог подумать, в нашем оркестре. Но не волнуйся, милая, мы с этим вот-вот разберемся, — он нагнулся и поцеловал ее щеку губами, жесткими, как наждачная бумага. — Приятного тебе дня, любовь моя, — он подошел к двери. — О, чуть не забыл…
Она подняла глаза, чувствуя, как в животе пульсирует тупая боль.
— Когда будешь в лазарете, передавай привет милейшему доктору, будь любезна. Не пора ли нам пригласить их на ужин, как считаешь?
Глава 57
Блюм отвел Лизу в свой блок и спрятал ее в санитарном отсеке в глубине барака.
— Ложись здесь, — прошептал он, укладывая ее на койку. Он принес ей одеяло. — Накройся. — Приближался вечер, скоро начнут собирать ночную смену. — Тут ты в безопасности, никто тебя не увидит.
В отсеке был всего один больной, но он вытянулся на койке с открытым ртом и больше походил на мертвого нежели на живого.
— Натан, я никак не могу поверить, что ты рядом, — Лиза взяла его лицо в ладони, ее глаза сияли. — Что я могу дотронуться до тебя.