Одинокая волчица
Шрифт:
— Пошел вон, щенок! Совсем распоясались, плебеи, — услышала она над собой разгневанный голос.
— С вами все в порядке? — обратился он к ней.
Милочка только помотала головой, пребывая ещё в полуобморочном состоянии.
— Давайте отойдем в сторонку, а ещё лучше поднимемся наверх, здесь очень душно.
Незнакомец крепко взял её под руку и повлек к выходу. На эскалаторе она встала на две ступеньки выше и, оглянувшись на своего спасителя, оказалась лицом к лицу с усатым брюнетом интеллигентного вида. Выйдя на улицу, он уверенно повел её в ближайшее кафе, благо их сейчас полно,
— Не хотите ли что-нибудь заказать? Или просто чашечку кофе с пирожным? Я бы рекомендовал вам глоточек коньяка, чтобы окончательно придти в себя.
Дальше все было как в сказке. Новый знакомый, представившийся Аликом, оказался художником-фотографом. В завязавшейся беседе он показал такую эрудицию, так неподдельно заинтересовался рассказами Милочки о Екатерине, что она и не заметила, как пролетело часа два за кофе с коньяком, пирожными и удивительно приятными разговорами. Потом он проводил её домой («Чтобы никто опять не напугал такого ангела как вы», — объяснил он), взял её телефон («Чтобы узнать, как вы себя чувствуете, иначе места себе не найду от беспокойства»). В результате Милочка пришла домой совершенно ошарашенная, зачарованная и заинтригованная.
Позже вечером он действительно ей позвонил узнать, как она, и опять они проговорили чуть ли не час. Алик пригласил её на выставку, где они на следующий день и встретились, потом гуляли по набережной, наперебой читая любимые стихи и обсуждая любимые литературные произведения, причем вкусы их удивительным образом совпадали. К концу встречи Алик предложил сделать её портрет, сказал, что готовит выставку своих фотографий, и что её лицо станет украшением всей экспозиции. Милочка была как пьяная, все казалось ей прекрасным и немного нереальным, вот только Павлу почему-то не хотелось говорить про нового знакомого.
Себя Милочка успокаивала тем, что это — не роман, а просто дружба, что с Аликом ей хорошо и спокойно просто как с человеком. И ещё тем, что о любви они не говорили никогда. Комплименты — да, были, причем в избытке. Но если бы Алик вдруг заговорил о своих чувствах, стал бы на что-то претендовать — о, вот тогда бы Милочка быстро поставила его на место и прекратила всякие встречи и телефонные разговоры. Она иногда представляла себе, как это произойдет: Алик вдруг замолчит посередине какой-нибудь изысканной фразы, посмотрит на неё своими красивыми темными глазами и скажет:
— Я больше так не могу. Давайте объяснимся…
А она печально покачает головой и ответит:
— Увы, я люблю другого и никогда ему не изменю. Мы можем быть только друзьями.
Тут Алик зарыдает… то есть не зарыдает, а на его глаза навернутся слезы и он стиснет зубы от невыносимой душевной муки. Потом возьмет её руку в свои, почтительно поцелует и скажет:
— Ваше желание для меня — закон. Позвольте мне только иногда видеть и слышать вас, иначе моя жизнь потеряет смысл.
Милочка улыбнется и погладит его по щеке. И они снова будут беседовать о чем-нибудь благородном и возвышенном…
Профессия неизбежно накладывает на человека свой отпечаток. И Милочка даже не отдавала себе отчета в том, что её грезы — плод слишком пылкого воображения.
Был момент, когда ей ужасно захотелось поделиться с кем-нибудь своей новой, замечательной дружбой. По сравнению с Аликом, все остальные мужчины выглядели, мягко говоря, бледно — в качестве спутников и собеседников, разумеется. Она уже почти было собралась рассказать кое-что Наташе, но… Вспомнила не в меру острый язычок Наташи, её вечное подшучивание над всеми и над собой. Вспомнила — и передумала. Пусть уж это будет её маленькой, красивой тайной. Ничего плохого ведь она не делает, правда?
Все случилось так стремительно и неожиданно, что Милочка опомнилась только утром. Накануне вечером позвонил Алик и сказал, что хочет сделать её портрет, хочет посмотреть, наконец, как живут ангелы, говорил что-то еще, такое же приятное. В общем, напросился в гости. Павел был в этот вечер занят и, поколебавшись немного, она пригласила Алика «на чашку чая». В конце концов, они оба интеллигентные, воспитанные люди, ничего из ряда вон выходящего в таком визите не было.
Алик появился с букетом цветов, церемонно поцеловал руку, но потом, к немалому смущению Милочки, вытащил из сумки не фотоаппарат (он появился много позже), а две бутылки хорошего коньяка, фрукты, печенье. Милочка знала, что к коньяку полагается кофе, а не чай, но настолько растерялась от неожиданного поворота событий, что забыла все правила хорошего тона: заварила все-таки чай и достала из серванта хрустальные бокалы, из которых обычно пьют вино. Позже она вспомнила, как удивленно приподнял брови Алик, когда эти бокалы появились на столе, и как в его глазах мелькнуло что-то неуловимое, но что именно, она так и не поняла…
Сидя на разобранной постели, обнаженная, и вздрагивая от утренней прохлады, Милочка с трудом вспоминала прошедший вечер и ночь. Сначала все было очень чинно и даже, можно сказать, церемонно. А потом… Наверное, сочетание коньяка со стихами, которые читались как и всегда в огромных количествах, оказалось для неё роковым и опьянела она очень быстро. Хотя, коньяк она до этого вообще практически никогда не пила, так, пару раз чуть-чуть пригубила: для неё это был слишком крепкий напиток. Так как же все это могло произойти? И что вообще произошло?
Милочка поднялась, набросила халат и с тоской оглядела комнату. Разбросанные вещи, пустые бокалы, нетронутые чашки с чаем. Наполовину пустая бутылка из-под коньяка, вторая — опорожненная — валяется на полу. Постель сбита… Милочка сжала руками виски и застонала:
— Боже мой! Что я наделала! Так мало знакома с человеком — и сразу в постель. Какая грязь! Как я буду смотреть в глаза Павлу? Что ему скажу? Надо срочно в душ. Господи! Да что же это такое? Все болит, будто палками меня избили, к груди притронуться невозможно… Нет, не душ, а ванну надо принять. Полежать в горячей воде, прийти в себя. Боже, как болит голова, с ума можно сойти!