Одинокие думы
Шрифт:
Невозможно сказать наверняка, когда и как Христос явит Себя в конце мира. Точно так же невозможно знать, когда и как Он откроется ищущей Его душе. Одни уходили в пустыню, но не нашли Его. Другие уединялись, надеясь быть только с Ним, но Он покидал их. Обладать Им все равно, что обладать молнией. Как молния, Он сверкает, где хочет.
Истинных созерцателей объединяет не пустыня и не одиночество, а умение быть там, где Христос. Но как они находят Христа? Особых приемов у них нет. Они находят Его по Его воле. Его Промысел вселяет в них благодать и так всё устраивает в их жизни, что они попадают именно туда, где могут быть с Ним. Но и тогда они не
Человек остается с Богом один на один, едва только по-настоящему этого захочет. И не важно, где он - в деревне, в монастыре, в лесу или в городе. Как молния сверкает от востока до запада и, освещая весь горизонт, ударяет, куда хочет, так и безграничная Божественная свобода просвещает человека, вспыхивая в недрах его души. Тогда он понимает, что, хотя он еще в пути, он уже прибыл туда, куда стремился; все еще странствуя во времени, он предвкушает вечность: ведь даруемая в земной жизни благодать - это залог жизни во славе.
IX
Гораздо лучше жить в Том, Кто беспределен, радуясь самой Его беспредельности, чем пытаться заключить Его в тесные пределы своего сердца. Бог бесконечно больше меня, и я не знал бы Его, если бы Он Сам не открылся мне. Смиряясь с этим, я пребуду в Его мире, войду в Его покой, и Он будет рядом со мной, во мне. Если же я стремлюсь познать Его, овладеть Им для себя, я иду наперекор и Ему, и самому себе. В конце концов Бог оставляет меня и я остаюсь один на один со своей тоской и тревогой.
Тишина внешне однообразна. Но когда действительно молишься, находишь в ней новую и новую глубину, приобщаешься к вечности, в которой всё всегда ново. Пребывая в настоящем, здесь и сейчас, мы стоим у порога бытия, в глубины которого Отец посылает свет, истину, премудрость, мир. Так Он отражается в наших душах, сотворенных по Его образу и подобию.
X
Где бы я ни был, везде Тебя, Господи, любят и славят. В этом - моя единственная отрада.
Стоящие кругом деревья действительно любят Тебя, несмотря на то, что Тебя не знают. Лилии и васильки всем своим видом показывают, что любят Тебя, хотя и не догадываются о Твоем присутствии. А темные облака неспешно плывут по небу, размышляя о Тебе. Они похожи на детей, которые, заигравшись, грезят, сами не зная о чем.
Но не окружающим меня существам, а мне дано знать Тебя, ощущать Твое присутствие. Твоя любовь живет и во мне, и в них. Но только я сознаю это и порой мне делается не по себе. О, милующая и приводящая в трепет любовь! Ты дал ее. Если бы Ты не любил меня, мое сердце так и осталось бы пусто. Я некогда согрешил пред Тобой, но Ты любишь меня больше, чем все эти безгрешные существа. Я хожу под небесами, и Ты глядишь на меня, не вспоминая моих беззаконий; но я о них не забыл.
Об одном прошу: чтобы, помня о них, я не страшился принять сердцем Твой дар, Любовь, которую Ты в меня вложил. Я приму его, потому что я мал и презрен. Приняв же, только крепче полюблю Тебя и прославлю Твою милость.
Я помню, что я грешник, но кем бы я ни был, буду любить Тебя. Я знаю, что любовь драгоценна, потому что она Твоя, а не моя. Она и Тебе дорога, потому что исходит от Твоего Сына и усыновляет меня Тебе.
XI
Тот, кто призван к уединению, всего себя вверяет безмолвию лесов, гор, моря или пустыни. Он пребывает в покое, пока встает солнце, наполняя
Мученики так тверды в своей решимости, что готовы идти на смерть.
Отшельники так тверды в своей решимости, что готовы идти в пустыню, а это - то же, что смерть. В пустыне всё зыбко; кругом - опасность, лишения, страх. Там изо дня в день смотрят смерти в лицо. Поэтому отшельник - младший брат мученика. Сам Святой Дух рождает решимость, которая делает людей мучениками или отшельниками во Христе.
Мученичество - чрезвычайное и благодатное призвание. Таково же, в известном смысле, и призвание к одиночеству. Мучениками не делаются по человеческому расчету, но и в затвор не уходят по собственному разумению. Тяга к одиночеству бессильна, если не родится по дару свыше. То же, что свыше, обычно отменяет наши замыслы и стремления. Можно, конечно, заглянув в будущее и предузнав свое назначение, захотеть одиночества, но в конечном счете отшельника творит Бог, а не человек.
Призваны ли мы к общинной жизни или к жизни в затворе, мы должны строить на основании апостолов и пророков, на краеугольном камне, на Христе. Иными словами, покориться великому таинству Его действия в нас, дать в себе место силе, которая воздвигла Его из мертвых, призвала нас от концов земли, чтобы жить в Нем, привела к Отцу. К чему бы мы ни были призваны, мы должны быть свидетелями и служителями Милости Божией.
Христианин ищет одиночества не просто для того, чтобы иметь среду, оправу для особой, возвышенной духовности. И не для того, чтобы скорее достичь желаемого созерцания. Своим одиночеством он всего себя приносит в дар Богу, не получает, а отдает. Он отрекается от «мира» в его темной ипостаси, но никогда не отвергает христианской общины. Он просто уверен, что не очень хорош в том, что касается видимого, осязаемого, и хочет послужить общине в невидимом, в ее духовных хранилищах.
XII
Уединенная жизнь - это прежде всего жизнь в молитве.
Мы молимся не ради того, чтобы чем-то себя занять, а ради того, чтобы нас услышали. Мы не хотим слушать самих себя, а хотим, чтобы нас слышал Бог. Нам нужен не какой-то ответ, а ответ Бога.
Поэтому живущий в уединении непрестанно молится и внимает Богу, следит за чистотой молитвы, за тем, чтобы не ответить самому себе, прослушав ответ Божий. Он боится превратить молитву в самоцель и старается творить ее втайне, просто, ясно. О том, что молитва делает его «совершенным», он, к счастью, уже не помнит. Не помнит он и о самом себе, потому что живет только ожиданием Божьего ответа.
По-моему, сейчас это плохо понимают. Не забудем же, что молитвенная жизнь, как бы она потом ни сложилась, покоится на прошении.
Прошение вовсе не нарушает чистоты уединенной молитвы; оно оберегает и хранит эту чистоту. Живущий в уединении как никто другой сознает свою нищету перед Богом, нужду в Нем. А поскольку он прямо зависит от Бога во всем - и в материальном, и в духовном, - то вынужден всего просить. Его молитва - вопль нищего. Она никогда не станет ни уступкой заведенному порядку, ни небрежным жестом человека, которому от Бога, в сущности, ничего и не нужно.