Одинокие души
Шрифт:
я так много потеряла?
– И сейчас…, - тихо шепчет мама. – Сейчас его нет. Такое чувство, что у тебя отняли
хранителя. И мне…, мне действительно очень жаль.
Как же она права. Я поджимаю губы и отворачиваюсь. Слезы вновь выступают на глазах, и приходиться крепко стиснусь руки. Не хочу плакать при маме. Не хочу.
– Дорогая, не позволяй его смерти очернить твою жизнь, ведь Максим – самое светлое, что
у тебя за всю эту жизнь было. – Она выдыхает.
– Не
хранителя.
«И не у каждого, он его отнимает», - думаю я и закрываю глаза. Слезы все-таки
вырываются наружу. Текут по щекам, по подбородку, падают вниз, впитываются в
подушку. Я пытаюсь перестать плакать, но от этого лишь сильней начинаю чувствовать
пустоту внутри.
– Лия, ну не надо, - виновато протягивает мама и крепко сжимает мое плечо. – Тише, тише.
Я не успокаиваюсь.
Мне ещё никогда не приходилось сталкиваться с подобным. Смерть Вовы Ситкова
ужаснула меня, смерть Стаса –напугала и обезоружила, но смерть Макса…, смерть
Максима разбила мне сердце.
– Лия, - мама с трудом приподнимает меня, прижимает к себе и начинает раскачивать из
стороны в сторону. – Всё хорошо, я здесь. Я рядом.
Испускаю стон, и вновь утопаю в слезах. Мне так больно, что я согласилась бы отключить
чувства. Навсегда. Навечно. Но это невозможно. Приходится ощущать страдания во всей
их мере.
– Не бойся, - шепчет мама. – Я с тобой.
Только сейчас я понимаю, насколько ничтожны попытки окружающих унять боль,
успокоить. Я хотела помочь Максиму, когда умер Стас: кричала на него, старалась
привести в чувство, обижалась, признавалась в любви. Теперь я знаю, что все это было
бессмысленным. Никакие слова не помогут. Никакие слова не вернут человека с того
света. И никто и никогда не заменит потерю. Мама рядом, да. Я знаю. Я чувствую. И я ей
очень за это благодарна, хотя несколько дней назад не смогла бы себе даже представить, что буду плакать в её руках. Но сейчас я понимаю: это не то, это поверхность. Мои
чувства, мои ощущения, мое сердце – всё разбито, подорвано, смыто с лица земли. В
глубине я умираю, и никто не сможет это остановить.
Я тону.
Тону в боли.
Тону в отчаянии.
Тону в одиночестве.
Ничьи объятия не заменят мне рук Максима. Ничьи слова не заменят мне его голос. И
ничьи чувства не заменят мне его любовь.
Я потеряла самое дорогое, что у меня было в жизни, и сейчас разрываюсь между двумя
вариантами её продолжения: или сломаться, лежать здесь, в этой кровати, в этой комнате
вечно. Плакать, страдать, вспоминать Максима и постепенно терять надежду в саму
жизнь.
Какой же вариант мне выбрать?
ГЛАВА 23. ВОЗВРАЩЕНИЕ КОБРЫ.
О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.
О других я хочу думать. Думаю о тебе.
Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.
Я выбираю второй вариант.
Прихожу в школу. Иду в класс. Захожу. Словно по команде каждый поднимает глаза.
Взгляды одноклассников проедают меня, сжигают, изучают. Они шокированы и сбиты с
толку. Но мне плевать.
Сажусь за единственную свободную парту и небрежно кладу ноги на соседний стул.
Тут же ко мне поворачивается Трубецкая. Маринка поджимает губы и с интересом
вглядывается в мои волосы.
– Решила опять покрасить пряди в зеленый? – глухим голосом спрашивает она, на что я
лишь киваю. – Ясно. Прямо, как в старые добрые времена. – Молчу. Одноклассница не
унимается. – Я слышала о взрыве в парке. Говорят, ты была поблизости.
– Неужели?
– Ага. Тебя заметили парни из параллельного класса. Сразу же рассказали нам.
– Какая у вас отлаженная система, - иронично тяну я и усмехаюсь. – Что ещё они тебе
поведали?
– Да, ничего.
Лжет.
Трубецкая лжет, и я это чувствую.
– Неужели они не упомянули о каких-нибудь странных, интересных деталях? – с
притворным удивлением спрашиваю я, на что Марина мгновенно ведется. Её глаза
загораются, и она придвигается ближе.
– Один парень сказал, что видел, как неизвестная троица шла с пакетами к зеркальной
комнате.
– Так, так…
– Два парня и одна девушка. Возможно, они – виновники.
– И как же выглядели подозреваемые? – Боже, даже смешно, что Трубецкая оказалась
полезна.
– Не знаю. – А может и не полезна. – Девушку разглядеть не удалось. А парни были
поразительно схожими…, так что мои информаторы запутались.
– Схожими? – я вскидываю бровь. – Что ты имеешь в виду?
Трубецкая пожимает плечами, и в класс заходит учительница.
Я раздраженно выдыхаю.
Мне абсолютно лень слушать лекцию преподавателя об иммунитете. Я отключаюсь, летаю
в облаках, пока не замечаю, что кто-то резко сменил тему, начав обсуждать зимнюю
суровую погоду. Это тоже не вызывает особо интереса, правда недолгое количество
времени.
– У меня друг вчера на улице упал, - отрезает с первой парты Костя Симонов, и класс
оживает. Всегда во благо послушать о несчастье других: это ведь такая животрепещущая