Одинокие женщины
Шрифт:
Диана была потрясена. Как такое могло случиться? Почему жена такого гиганта мысли и — если память ей не изменяет — такого страстного любовника предпочла вести себя как последняя сучка? Она сгорала от любопытства, но не смела перебивать.
Впрочем, ей и не требовалось задавать вопросы — Лео нынче вечером превратился в настоящий источник откровений. Он поведал Диане, как долгие годы прожил в счастливом неведении, не подозревая о вероломстве жены. Будучи доверчивым мужем и преданным отцом, он, кроме того, еще и являлся опорой во всех ее начинаниях. Ведь не кто иной, как Лео, настоял на том, чтобы она не бросала учебу, не кто
— Если бы не моя поддержка, — продолжал Лео, — Анна так и не получила бы докторскую степень, а ведь потом она искренне радовалась тем небольшим успехам, которых добилась.
— Небольшим! — ахнула Диана. Анна Фрэнкленд была признанным научным авторитетом в отечественной истории, лауреатом премии Пулитцера. — Да ведь ее книга по джефферсоновской демократии просто замечательная. Там так много интересных мыслей…
— Спасибо, — улыбнулся Лео, — и извини, что позволил воспринять твой комплимент на свой счет. Эта книга никогда не увидела бы свет, если бы не моя настойчивость и помощь в работе. И ее ни за что бы не напечатали, если бы издатель не оказался моим давнишним приятелем. Мне пришлось на него нажать.
Диана предпочла не вдаваться в подробности. Она вовсе не была настолько уверена, что слава Анны Фрэнкленд на самом деле принадлежала ее мужу. Очевидно одно: Лео настолько убит горем, что не в силах это скрыть. Все его так гнусно предали: и жена, и ученики. И Диана чувствовала, что последнее было особенно болезненным ударом.
Каждый год в сентябре Лео выбирал одного из студентов-третьекурсников (как выбрал когда-то и ее), чтобы взять под свое покровительство и вывести в люди. И этим немногим избранникам Лео отдавал себя без остатка — пестовал их, холил и лелеял, словно породистых жеребчиков для чемпионских скачек.
Задолго до выпускных экзаменов Лео приискивал своим ученикам отличные места для работы. Для этих счастливчиков открывалась прямая дорога в высшие эшелоны власти. Если бы воспитанникам Лео пришло в голову объединиться в клуб, его членами стали бы многие юридические гении нынешней Америки. И Диана, ожидавшая партнерства в «Слайтер Блэйни», не могла не гордиться принадлежностью к такому кругу избранных. Федеральный судья как-то в шутку назвал их «мафией Фрэнкленда».
Два года назад выбор Лео пал на Барта Шафермана.
— Блестящий студент, — хвалил его Лео, — ловил буквально все на лету — этакая поверхностная одаренность, характерная для образованных евреев. И к тому же прирожденный спорщик. Да, теперь-то мне ясно, что он вовсе не настолько талантлив, как показался сначала, но все же выдающаяся личность, этого у него не отнимешь. В Вашингтоне его с радостью взяли бы в любую юридическую фирму. И представляешь, что он выбрал? — Лео горько рассмеялся. — Захотел работать на Ральфа Надира, защищать права потребителей. Я сказал ему: «Барт, это глупо. Ты хоронишь себя заживо». Я столько вложил в него, чтобы обеспечить ему будущее, и, естественно, не хотел, чтобы все это пропадало втуне. И тогда, Диана, — он на секунду замолк от огорчения, — я устроил ему предложение, от которого нормальный человек не смог бы отказаться. Как по-твоему, какая должность является самой вожделенной для только что получившего диплом адвоката?
— Место клерка в Верховном суде, — без запинки отвечала Диана.
Лео кивнул.
—
— Этого у него не отнимешь. Особенно верно «сукин сын». Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы обеспечить место для Барта, на это ушел не один месяц, и вот, когда наконец миссия была окончена, я возвращаюсь домой утром в понедельник и застаю нашего милого паренька в постели со своей женой. Вряд ли то, чем они занимались, имело отношение к благодарности. Бесподобно, да? Двадцатичетырехлетний сопляк спит с женщиной в два раза его старше!
«А мне казалось, что возраст ничего не значит». Диану покоробило то, как Лео противоречил сам себе. Но ведь ему, бедняжке, пришлось так нелегко. Наверное, он еле оправился от горя. Диана не знала, что сказать в утешение.
— Может быть, — предложила она, — пришло время предоставить это все прошлому…
Он сменил тему и принялся излагать ей одну забавную историю за другой — Лео был в этом большой мастак. И на протяжении следующих двух часов Диану посвящали в подробности жизни их общих знакомых по Йелю и знакомых Лео с Капитолийского холма. Он поразил ее, сообщив истинную подоплеку скандала с продажей оружия Ирану, рассказал, кто будет следующим директором ФБР и как происходило бракосочетание Керолайн Кеннеди. Диана слушала, завороженная, ведь ее ушей коснулись слухи с самого Олимпа! Незаметно подошел черед кофе и коньяка — за окном сгущались зябкие весенние сумерки, пронизанные редким дождем.
— Ты не хотел бы пройтись? — предложила она. — Мне необходим глоток свежего воздуха.
— Такой дождик мне не помеха, — отвечал Лео, взяв Диану под локоть. — Я видывал бури и похлеще. Ну а теперь расскажи, как дела в фирме? Ты все еще на старом месте?
— На будущий месяц должны утвердить мое партнерство.
— Отлично! Да я никогда и не сомневался в твоем будущем. Моя милая Диана, я так часто вспоминал о тебе в те ужасные дни с Анной. Часто и с большой любовью. — И он приободрился. — Помнишь, как мы играли в снежки возле библиотеки? Господи, ты тогда вся вывалялась в снегу!
Диана успела позабыть, каким близким был ей Лео. И вот теперь он напомнил ей об этом, провожая до дому.
— Извини, что я не поднимусь к тебе, — сказал он, держа Диану за руку. — Завтра у меня деловой завтрак с Патом Мониганом, а потом надо будет сразу вернуться в Йель.
Она его простила. Было условлено провести уик-энд в Вермонте.
— И там, — сказал он, — мы поговорим как следует.
Всю следующую неделю Диана то и дело впадала в прострацию, когда оставалась у себя в кабинете одна. Она забывала о бумагах на столе, отключалась от окружающего и вновь и вновь пережевывала свой разговор с Лео — вернее, разговор Лео с нею, ведь она почти все время молчала. Стоило закрыть глаза, и в памяти возникало его лицо, его голос. Да, Лео умел оставить после себя память.
— Я часто вспоминал о тебе, — сказал он, — с большой любовью. — Слова эхом отдавались в пустой комнате. Она тоже вспоминала о нем. Более чем часто. Постоянно. Даже неотвязно. Он был предметом ее горя, ее желаний, ее фантазий.
Даже то, что она просто посидела с ним за обедом, что на несколько часов он целиком принадлежал ей, было чудом.
— Ты разрушил мою жизнь, — хотела бы она дать ему понять. — Ты сделал меня равнодушной к остальным мужчинам.