Одинокие
Шрифт:
Я открыла глаза и поняла, что слышу свой собственный оглушительный рев и глотаю свои родные слезы, а мой мир, сосредоточенный сейчас в тесном пространстве этой кухни, разваливается на куски.
Я поняла, что я – заболела! Я догадалась, что уплотнение у меня в груди – не гематома, опухоль!
Я с трудом взяла себя в руки, а Дима был напуган до смерти. На короткий получас».
Глава 6. Утром следующего дня
– Ты проспишь, дорогая, – Дима настойчиво тряс Светлану за плечо.
Прежде чем открыть глаза, прогоняя
– Привет, дорогой.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
Она ответила машинально, еще не поняв – а в самом деле, как же она себя самоощущает?
Да, вроде ничего, могло быть и похуже, осторожно подумала она, боясь сглазить первое впечатление.
И, действительно, распив с Ниной бутылочку коньяку, она выпила и с Димой, а перед сном, чтобы успокоить ходившие ходуном нервы и боль, приняла две таблетки радедорма – обычного бытового снотворного, но, в сочетании с приличной дозой алкоголя, небезобидного…
Неминуемые последствия досадливо присутствовали. Головная боль и головокружение, тошнота, нарушение координации – все имело место, но в легкой, переносимой степени.
«Пронесло, но учту на будущее», – решила Светлана и, потягивая застывшие мышцы, кряхтя и вздыхая, встала.
– Ты опоздаешь, дорогая, – напомнил о себе Дима. (Чашка растворимого кофе и полусгоревшая сигарета в руках).
– Нет, – коротко возразила она. – Твое участие – отклик на мою истерику? Забавно.
– Почему нет? – Дима стоял, прислонившись к косяку туалета.
– Эрзац? – игнорируя его вопрос, спросила Светлана. Впрочем, интонация её голоса была, скорее, утвердительной.
– Кофе! Разницы между той бурдой, над которой ты священнодействуешь каждое утро в течение двадцати минут, и этой – я, к своему счастью, не вижу.
– Ну и дурак! – высказала Светлана свое мнение из-за запертой двери.
– Все, ты уже опоздала, – не расслышав последнюю реплику, перебивая шум спускаемой воды, прокричал Дима.
– Нет, я не опоздала, – упрямо возразила Светлана. Он снова не расслышал.
Исполнив физиологические оправления, Светлана вышла и на немой вопрос, лениво вспыхнувший в Диминых глазах, нехотя ответила:
– На работу не пойду. В больницу поеду. Грудь болит.
– Превосходно выглядишь! – покосившись на Светлану, немного удивленный тем, что она сказала, отпустил Дима комплимент.
– Мужская логика, мужской аргумент! – взорвалась Светлана. – Лишь бы выглядеть приятно! Достаточно хорошо, чтобы услаждать взоры высшей расы. Мужчин! А все, что не снаружи, – не существенно. И нет некрасивых женщин, потому что все некрасивые, старые или больные – незаметные недочеловеки, – она почувствовала желание начать скандал, затеять ссору – настоящую, с матом и битьем посуды, но, вспомнив о вчерашнем вечере, сдержалась. – Надеюсь, не врешь. Но в больницу я все равно поеду. И коль ты все еще мой муж…
Светлана оборвала фразу и многозначительно взглянула на него. Ей показалось, что он покраснел. Она удивилась и снова задумалась: «Так тебе и надо; не знаю, что на тебя нашло; не верю, что ты телепат и угадал моё желание, настроившись на мою волну, нет, не верю, что
Она опять вернулась во «вчера».
«Через несколько минут мы успокоились. Он плеснул коньяку прямо в кофейные чашечки. Я ополоснула лицо и, не давая никаких объяснений, вновь вернулась к плите.
– Кофе. Хочу кофе, – повторила я. – Кофе – исцеляющий напиток, амброзия, живая вода. Он вмиг вернет мне и здоровье, и душевное равновесие.
Но Дима властным, но осторожным движением, чтобы не задеть мне груди, вновь привлек меня к себе, и я сразу же почувствовала, что его возбуждение не потеряло своей силы и мощи.
Он прижал меня к двери – единственной ровной поверхности кухонного интерьера и, подхватив мою левую ногу под колено и заставив меня эквилибрировать на одной правой …как аиста, как цаплю, бесцеремонно задрал мою юбку до пояса.
– В кровать, – простонала я.
Он словно не услышал. Пальцем он отодвинув краешек моих трусиков в сторону…
Он сразу же набрал бешеный темп. Чередуя длинные удары с короткими, он проникал в меня как автомат.
Я принялась судорожно вращать тазом, стараясь подстроиться под заданный Димой ритм, и – и понеслась по теплым волнам под парусами своего собственного корабля.
Кажется, я кричала. А, может быть, и нет, может быть, слова и неистовые стоны звучали только во мне. Внутри моего помраченного сознания.
Так не могло продолжаться долго. Неудержимый оргазм взорвал его тело через три минуты.
В то же мгновение кончила и я. Мое тело обмякло, я пошатнулась, но он удержал меня за талию, позволив моей ноге медленно разогнуться и опуститься на пол. Я отпрянула от стены, потрясла головой, прогоняя дурман, но Дима… Он, оказывается, и не думал прекращать. Он опустился на колени, и, наконец-то, содрал с меня трусы. Крепко обхватив руками обе мои ноги так, что я едва не потеряла равновесие, он коснулся своим языком внутренней поверхности моего правого бедра… Высоко! Очень высоко – там, где кожа уже слегка пигментирована и аккуратно выбрита. (И опять мои голые ягодицы прислонились к уже нагретой мною поверхности кухонной двери). Он лизнул. Кожа там чувствительная и нежная. Он провел влажным языком, как кистью. Несколько коротких мазков по левому бедру, по правому. Он подбирался к моему раздвоенному треугольнику не спеша, целуя и покусывая, словно негодуя, замирая и вновь скользя своим проворным инструментом до границы волос, и вновь отступая, будто не решаясь проникнуть за главный рубеж. Я стала сходить с ума.
– Умоляю, начинай, ну же, ну, – вот теперь я выкрикивала слова в голос, изнемогая и задыхаясь. И он приник к моему лону. И припал так жадно, как будто его мучила жажда, и только этот источник был способен её утолить. И напоить допьяна.
Когда горячая волна, поднявшись от пальцев ног и не миновав лобок, живот, соски и губы и мочки ушей, перетрясла мое тело, я все-таки потеряла равновесие и рухнула на пол. И умерла.
Подхватив под мышки, Дима приподнял меня и, легонько подталкивая под лопатки, довел до кровати и только там оставил в покое.