Одинокие
Шрифт:
«Не понял», – подумал он перед тем, как выйти.
Глава 3. Допрос – объяснение термина
Каждый вопрос, заранее обдуманный и даже записанный на бумаге – и, не дай Бог, забыть или перепутать, – всегда предусматривает готовый ответ – ответ, сформулированный в тот миг, когда кончик пера лишь коснулся бумаги для того, чтобы вывести на ней замысловатый значок – крючок с точкой, что будто бы сорвалась под собственным весом с той искривленной линии – вопросительный знак. Раньше! Конечно, раньше. Ответ и
«Имя, отчество, фамилия? Год и место рождения? Распишитесь, что ознакомлены: за дачу ложных показаний вам полагается… Что? Срок! И не ломайте тонкие руки-крылья».
Допрос: ответ – вопрос – тягостный вздох – истлевший окурок – ответ.
Занавешенное окно.
Шоумен в кителе.
Экстрасостояние, кураж.
Вереница силуэтов чередой.
– Вспомните! Не упоминал ли Александр Петрович о том, что ему угрожают? Невзначай, в шутку. Когда-нибудь – недавно, давно, а? Вы должны знать, – с нажимом, подкрепленным тяжелым неподвижным взглядом, агрессивно спрашивал Яковлев.
– Во-первых, я думаю, о таких вещах в шутку не говорят. Во-вторых, нет, не помню. И более того, уверена, что – нет! Александр Петрович не такой человек, – Нина старалась не обращать внимания на зловещий тон.
– Был!
– Был, – повторила она тихо.
– А какой? Вот и расскажите, – хихикнул Яковлев, и новая интонация заставила Нину вздрогнуть.
– Он умел принимать решения сам. Он не перекладывал ответственность на других. Никогда! Предполагать, что он кому-то жаловался? Ха! Абсурд!
– Ну, не жаловался. Советовался.
– Не со мною.
– А вы хорошо его знали?
– Неплохо.
Следователь не понравился Нине с первого взгляда. Маленький толстячок с угрюмым и в то же время липким взглядом, слишком молодой, чтобы быть опытным. Единственное, что Нина одобрила в его поведении, было то, что он не притворялся. Он не изображал из себя этакого добрячка: безобидного, добродушного, глуповатого, в радость которому – старушек через дорогу переводить. Ростислав Станиславович вел себя по-иному. Он был не доволен любым ответом. Он был злым, грубым и опасным в предвзятой подозрительности.
«Гадкий, но честный», – подумала Нина.
– А как, как неплохо? Подробнее.
– Интересуетесь, трахал он меня или нет?
Придав фразе грубую, вульгарную форму, Нина надеялась шокировать Ростислава Станиславовича, но достичь подобного эффекта ей не удалось.
– Не только, – нимало не смутившись, не возразил ей Яковлев, – но и в частности.
– Не ваше дело, – прищурив глаза и задиристо задрав подбородок, произнесла Нина. С вызовом.
– Напоминаю,
– Но не все, я надеюсь? – усмехнулась Нина.
– Не все, но, поверьте, многое, – абсолютно серьезно ответил ей Яковлев.
– Ладно, – будто передумала Нина, – я скажу вам, скажу. Нет! Не давала! Не состояла! Не видела! Не знаю! Не слышала! Так и запишите!
– Запишем. А если все-таки вдруг?
– Докажите!
– Хорошо, докажем, но пока – оставим. Пока. Но, может быть, вы знаете, с кем Терехов встречался?
– Со многими, – неопределенно, не глядя на Яковлева, уронила Нина.
– Женщины. Я – о них. Ведь в доме у него жила женщина, жена или любовница, да? Не знаете? Я знаю. Да. Определенно!
– Насколько мне известно, он был холост.
– Официально. А брак гражданский? Ведь сейчас все больше и больше пар не регистрируют свои отношения. Как в Европе. Вы знаете?
– Нет, не думаю, – мрачно возразила Нина, – в Европе – по-другому.
– А все-таки? – не унимался Яковлев, – Вот вы – сотрудник фирмы. Разве вы не были знакомы с супругой шефа, а? Встречались, наверное, на презентациях, на банкетах, а?
– Я работаю у Терехова недавно. Работала, – тут же исправилась она. – Три месяца. Да и то – по совместительству. У меня, будет вам известно, собственный бизнес, своя фирма. Брачное агентство, – последнюю фразу она произнесла гордо.
– Проверим, проверим. Что-то еще желаете добавить?
– Я? Добавить? Шутите.
А самой первой из длинного списка подозреваемых и свидетелей – людей, случайно ли, закономерно ли соприкоснувшихся со смертью и попавших в поле зрения следствия, что было начато в связи с фактом убийства гражданина Терехова А.П., Яковлев допрашивал секретаршу покойного – Агнессу Серафимовну Зачальную.
Агнесса Серафимовна была женщиной без определенного возраста. Она была высокой, худощавой, некрасивой. Впрочем, не оставляло сомнений, ей – под пятьдесят. И хотя она, в отличие от Нины, вела себя вполне корректно (что напрямую зависело от того впечатления о себе, на которое каждая из этих двух женщин рассчитывала), но и ей Яковлев не пришелся по душе. На вопросы она предпочитала отвечать твердое «нет» и запнулась лишь однажды.
– А в каких отношениях находились жертва, то есть Терехов, и секретарь-референт? – спросил Яковлев.
– Кто? – перебила она его раньше, чем он назвал вторую фамилию.
– Нина Владимировна Смеркалова.
– Ах, Нина Владимировна Смеркалова. Не знаю. Следить за шефом не входило в круг моих обязанностей.
– Понимаю, – кивнул Яковлев и ухмыльнулся.
24 сентября.
«Я умерла».
С этой мыслью, перешедшей из кошмара сновидения в жестокую явь, Светлана очнулась.
– Я умерла? – медленно, по слогам, пробуя эту фразу на вкус, произнесла она и почувствовала, как пересохло во рту. Проглотив слюну, она отчетливо, во весь голос, словно обращалась к невидимому собеседнику, произнесла другие слова: – Я – не умерла. Я – живая!