Одинокие
Шрифт:
А из черного поролона наушников льются не сладкие звуки музыки Пьяцоллы, Маккарти или Элтона Джона – нет. Из них доносятся голоса людей, разговаривающих в соседнем кабинете, – да, в кабинете все того же Аркадия Валериановича.
– Крепкий, как ты умеешь, Федя.
– Непременно, Аркадий Валерианович.
И слышатся они ясно и четко, без помех.
– От вас требуется… – произносит незнакомый голос и умолкает.
«Наверное, выпивают, – подумал Федор. – Тем лучше. Откровеннее разговор».
– …Пустячок. Да, да, сущий пустяк, – вновь заговорил собеседник Аркадия Валериановича, прервав
Незнакомец смеялся сухо, вынужденно, деланно.
И его смех понравился Федору.
– И ничего, что бы входило вразрез с вашими прямыми обязанностями, и, упаси нас Боже, с законом.
На этот раз Федор расслышал явственный звук глотка, будто человек с больным горлом глотал через силу горькое лекарство.
– А если быть точным, – продолжал говорить тот же голос, – и выражаться по-политически – лоббирование! Да! Создание лобби! Достижение влияния! Это в ваших силах, я уверен. Расскажу о деталях.
Федя снял наушники, аккуратно выдернул разъемы, отсоединяя их от наружной панели процессора, и убрал в коричневый дипломат, стоящий тут же, у стола.
«Позже прослушаю запись», – решил он.
А карты на дисплее – красивые яркие картинки, словно ожили. Они выпрыгивали друг из-под друга, складывались веерами, перемешивались, и все – на светло-салатном фоне, заполняющем экран. На традиционном зеленом сукне. Чёт – нечет. Удача или…
И уж потом Федор принялся за кофе.
Федор на секунду застыл на пороге и огляделся…
«Ничего примечательного, обычный ресторанный зал, – сказал он себе машинально подмечая детали. – В дальней части – сцена. Сбоку от неё – кухня. Приглушенный свет, что растекается мягким рассеянным потоком от центра – к периферии. Десяток столиков. Те, что стоят вдоль стен, укутаны в интимный полумрак. По дальнему периметру, за тяжелым бархатом портьер темно-вишневого цвета – о, их толстая ворсинчатая материя поглощает звук не хуже, чем клиенты пищу – несколько отдельных кабинетов».
А вежливый молодой человек (белая рубашка, традиционная бабочка, аккуратная бирка, что приколота к нагрудному карманчику, с выведенным на ней именем «Сережа») уже спешил к нему.
– Чем могу помо… А гардероб у нас… – Сережа так и не закончил ни одну из было начатых фраз.
Федор Владимирович сбросил с себя легкий светлый плащ, небрежно перекинул его через левое предплечье и, делая все одновременно, продемонстрировал свое служебное удостоверение.
«Городская администрация», – успел прочитать Сережа.
– Где мой шеф? – спросил Федор, доверительно улыбаясь.
– В правом крайнем кабинете, – четко ответил официант с похожей улыбкой и для большей убедительности указал в нужную сторону раскрытой ладонью.
– Не хотелось, но придется побеспокоить, – вздохнул Федор.
«Сережа» вздохнул в ответ.
Федор еще раз улыбнулся молодому человеку, но уже как-то безлично. Просто повел лицом с застывшими растянутыми губами из стороны в сторону, случайно задевая предметы, и – решительно направился в сторону портьер.
Три или четыре столика были заняты. Федор, двигаясь легко и непринужденно, обошел их по широкой дуге – он никому не хотел
Оказавшись перед плотно занавешенным входом в кабинет, он на миг замешкался, но уже через секунду скрылся за колышущимися складкам потревоженной материи.
– А-а, Федя, проходи, – радушно произнес Аркадий Валерианович.
Аркадий Валерианович Попов был не мал. Он был широкоплеч и даже грузен, и в свои пятьдесят пять сохранил густую, хотя и седую шевелюру. Она удачно контрастировала с загорелой – шарм льготного болгарского солнца – гладкой, без морщин, кожей. И лицо у него было открытое, улыбчивое. Но широко расставленные глаза под тяжелыми веками, а в них – непостоянное, бегающее выражение, предупреждали – этот человек не прост и отнюдь не добродушен. Он только что опорожнил рюмку и, поставив её на белоснежную скатерть, продолжал бросать на неё многозначительные взгляды. Казалось, он боится, что хрустальная емкость вдруг возьмет и, воспользовавшись моментом короткого облегчения от содержимого, ускачет от него взбесившейся лягушкой. А в ней осталась одна-единственная, густая и коричневая, будто пережженный сахар, капелька коньяку. Поблескивая влагой, капелька скатилась с пузатых стенок и замерла точно по центру, приняв согласно законам физики правильную сферическую форму. Идеальную.
– Проходи, – повторил Аркадий Валерианович, не успев удивиться. – Извините. Не беспокойтесь, э-э, господин, э-э, – так и не назвав своего собеседника по имени, словно оно вылетело из его худой памяти, Попов начал объяснять, – это сотрудник моего отдела. По делу, вероятно.
Человек, сидевший за столом вместе с Аркадием Валериановичем, с недоумением и неодобрением посмотрел сначала на Федора, а потом перевел свой взгляд на Попова. Последний – заволновался еще сильнее.
– Что-то случилось, Федя? – спросил он сухо, нервозно.
– Еще нет, – ответил тот серьезно.
Федор повел себя необычно. Легко и как-то по-домашнему будто планировал остаться здесь надолго, он скинул свой плащ, болтавшийся у него до сих пор на левой руке, и перебросил его через спинку свободного стула. При этом его левая рука освободилась. В ней оказался довольно неожиданный предмет: большая пластиковая бутылка. Пустая. Казалось бы, обыденный предмет. Да? И все-таки до безумия необычный: здесь, сейчас, в этих обстоятельствах!
И один из сидящих подумал, что, увидев гранату в руках этого «молодчика», он бы удивился меньше, и чуть-чуть отодвинулся от стола, освобождая пространство между животом и его краем на тот случай, если ситуация обострится и потребует действий.
А второй подумал, что-то у Феди с головой не так. Он и раньше был чересчур спокойный, послушный. И не пил. И с женщинами, вроде, не встречался. Да-а, уж больно он был тихий.
«Не может он быть «мусорком», ну, нет, никак не тянет», – решил безымянный гость, понемногу успокаиваясь.
«Вот и дождались», – про себя резюмировал Аркадий Валерианович.
У пустой бутыли, которая вызвала столько эмоций в умах этих солидных людей, была еще одна особенность – до сих пор не замеченная. Но если приглядеться… Вся ее поверхность была в небольших отверстиях, как будто исколота шилом. То есть – с ней действительно так поступили.