Одинокий колдун
Шрифт:
— Я уже говорил, из Новгорода.
— Дивный город, я там бывала. В центре здорово: церкви, кремль. Зато на окраинах полно жутких хибар и грязи. И река засрана.
— Ой, не говори так, — смущенно попросил Егор. — Страшно неприятно, когда девушки ругаются.
Фелиция скорчила маловразумительную рожу.
— А я там, где самая грязь, и жил, — поспешно продолжил рассказ парень. — В двухэтажных хрущевках. Дворником работал, хорошо было.
— Ладно, давай пей вместе со мной. Я тебя лично прошу! — почти с гневом она большим глотком допила свой портвейн и стала ждать.
Егор перестал вертеть в ладонях граненый стакан. Преданно глядя
— Давай на брудершафт, Призрак. Такую махину сегодня сдвинули, так здорово. Причем, с твоей подачи. И кличь меня запросто Гришей, пора бы...
Егор вздохнул, подставил стакан. И выпил налитое в три судорожных глотка. Что-то рассказывал Гриша, а совсем рядом Света-Офелия скинула сценический наряд, оставшись в лифчике и колготах (в туалетах или в фойе было гораздо холоднее, а ключей от кабинетов администрация актерам не доверила). Сквозь колготы на выпуклой попе просвечивались крохотные кружевные трусики. Егор густо покраснел и отвернулся — все еще не мог привыкнуть к естеству театральной жизни... Сам он переодевался за пыльным черным занавесом.
У Егора имелись свои личные ключи от квартиры Гаврилы Степановича, и оказанным доверием он очень гордился. Никого не беспокоил, возвращаясь заполночь с репетиций, шел на цыпочках в свою комнату, хлебал холодный чай из чайника, зажевывал краюхой пшеничного хлеба с куском колбасы или с конфетой (вообще-то он был сластеной). Вернувшись в этот раз, посидел, поглядел в конспекты лекций и в учебники. Учеба потихоньку уходила на задний план, оттираемая театром — все остальные члены труппы, например, учились очень плохо, и это же светило и ему на следующей сессии. Понял, что снова не сможет спать. Игра, выпивка, разговоры, картинка полуобнажившейся Светы — все это будоражило его. Встал у окна, вдыхая морозный воздух сквозь открытую форточку.
На проспекте не гудели машины, исчезли люди с тротуаров, словом, убрали все, что раздражало и пугало его, и он мог смотреть в окно, любоваться темнотой, домами, тишиной, темно-серым небом, чьи тучи колыхал и разгонял резкий ветер. Совсем не было чувства опасности, и по первому же позыву он ушел из квартиры, гулять.
Было очень холодно, от пара изо рта запотевали стекла очков. Сухой черный асфальт подернулся тонким бесцветным льдом. У Егора то и дело разъезжались ноги, и иногда приходилось бухаться на бок. Понадежней запахнулся в старый кожаный плащ, подаренный отчимом (раскопали в кладовке среди залежей старья). Плащ сильно вонял нафталином, кожа на плечах растрескалась, обнажив серый матерчатый подклад. Кстати, и тяжелые ботинки с прибитыми железяками на носках и каблуках были добыты из той же кладовки. Егор слегка жалел, что некому увидеть его роскошный наряд, и в одиночестве вышагивал по проспекту, громко цокая подошвами по тротуару.
Ночью ему становилось радостно. Он даже снял очки на минуту, напряг зрачки и сделал
Там, у противоположного берега, стояла «Аврора». Ее освещали сразу три мощных прожектора. Серое, невзрачное издалека суденышко было приковано ко дну и к чугунным сваям на берегу черными, провисшими цепями, будто замер в кандалах каторжанин. Егор очень жалел корабли, насильственно удерживаемые на приколе. Дальше виднелся Финляндский вокзал. Егор пошел по набережной в сторону острова с Петропавловской крепостью.
Пожилая женщина в изношенном драповом пальто и серой пуховой шали курила, присев на покачивающиеся цепи между столбиков. Дым и пар плотно окутывали ее голову, так что Егор не мог разглядеть лица, хотя ночью он становился очень любопытным до людских лиц.
— Эй, парень, — окликнула женщина, когда он уже прошел мимо нее. — Пошли со мной, не пожалеешь. А не пойдешь, лучшую ночь в жизни упустишь.
— Спасибо, но не хочется, — ответил Егор, вежливо приостановившись на секунду.
— Думаешь, старая для тебя? Мне всего тридцать. Хочешь, даже денег с тебя не возьму. Ну подойди, не укушу.
Егор нехотя развернулся и сделал несколько шагов по направлению к ней, снял на ходу очки, чтобы разглядеть-таки ее лицо. Из-под шали на него пристально смотрели голодные злые глаза.
— Ну, чего вы хотели? — осведомился Егор.
— Ты, сволочь, иди себе дальше! — женщина почему-то сникла и утратила к нему интерес.
Она щелчком пальцев отбросила окурок. Желтый огонек «беломорины» перелетел через парапет, ударился о лед в реке и погас. Егор засмотрелся на полет сигареты. А тетка вдруг вскочила с цепи, неправдоподобно резко и яростно (видимо, она действительно выглядела старше своих лет) замахнулась и попыталась ударить его кулаком в черной перчатке по лицу. Он резво отскочил.
— Сдурела, тетка! — крикнул, переживая испуг.
— Уходи. Пошел вон! Ненавижу! — протяжно закричала она, приближаясь и готовясь к новой атаке.
Егор торопливо, оглядываясь, пошел прочь. Спустился по ступенькам к реке, перешел на лед, чтобы по нему наискосок через Неву дойти до крепостного острова.
Лед слегка светился, отражая тусклый серый свет неба. Он был очень неровный, шершавый, с буграми вмерзших осенью торосов и изломами, оставленными оттепелями. Егор несколько раз оглядывался, чтобы проверить тетку над парапетом — та стояла неподвижно, развернувшись лицом в его направлении, словно карауля с тыла. Он подумал, что эта баба еще та штучка, надо убираться подальше и побыстрее от нее.