Одинокий колдун
Шрифт:
Выпили по первой. Егор разволновался, вспотел, чтобы успокоиться, поставил на проигрыватель пластинку Шуберта. Осторожно присел на край кровати, куда раньше уселась по-турецки Фелиция. Она ела с огромным аппетитом.
— У тебя лицо мокрое, — с набитым ртом сообщила ему. — Тащи градусник, будем мерить тебя.
Ее легкая прохладная ладонь забралась к нему под рубашку, нескромно подвигалась там, нащупала подмышку и запихнула стеклянную трубочку. Подлый градусник, как обычно, показал плюс сорок. Тогда они выпили по третьей, чтобы никто не болел.
— Ты не вздумай дуба при мне дать, — попросила Фелиция. — Меня в Кресты сразу отвезут, скажут, что больного насмерть напоила. И будут правы!
Почему-то ее опасения очень
И девушка развеселилась, от хохота и дрыганья ногами упала с кровати. Поднялась и тоже стала танцевать, подскакивая вокруг Егора и подпевая...
Они целовались, сперва редко и целомудренно, потом более страстно и глубоко, с задержкой дыхания, с закрытыми глазами. Егор изо всех сил прижал Фелицию к себе, она укрыла голову у него на груди. Ему было очень приятно.
— Послушай...
Он что-то хотел сказать, слегка отстранил ее, а Фелиция, как неживая, поддавшись его рукам, рухнула на кровать. Она уже спала. Егор сидел рядом, смотрел, как девушка спит. Трезвел и, чтобы не терять настроя, сам себе налил чуток, выпил, пожевал. Выскочил на секунду в ванную комнату, съел из тюбика зубной пасты для аромата. Вернувшись, глубоко вздохнул и лег рядом со спящей. Лежал, понемногу заключая ее в свои объятья, и убеждал себя, что надо, да, обязательно, вперед, должен решиться на что-то дерзновенное.
А Фелиция нагрелась во сне, стала нестерпимо горячей, зашевелилась, укладываясь поудобнее. Ее рука упала ему на голову, невзначай ухватила за ухо. Что-то бормотнула — Егор узнал текст Гертруды из пьесы Шекспира. Восхитился Фелицией еще больше: во сне продолжает репетировать, такая творческая натура! Он нащупал через кофту застежки ее лифчика на спине. Стыдно было, вовсю звенело в голове и казалось — она притворяется, что спит, и ждет от него смелых и ловких действий, ждет наслажденья... Он прикасался губами к ее приоткрытым губам, и даже легкий запах алкоголя, исходящий от Фелиции, казался ему чарующим. И дышала она временами тише, а потом взволнованней, и ресницы иногда подрагивали. А еще вздрогнули и сдавили ему ухо пальцы ее руки. Пора!
Он запустил руку под кофту, поглаживая теплую голую спину, наудачу помял пальцами застежку лифчика, но тот не отперся. Тогда, стараясь действовать как можно нежнее, слегка перевалил ее с бока на живот, задрал кофту и залез под нее с головой. Нащупал зубами и разгрыз крепежные полоски ткани на спине, иногда его клыки клацали о металлические детальки застежки. Скинул с плеч Фелиции обе бретельки, просунул их над горячими безвольными руками, — и отнял с ее груди лифчик. Фелиция спала дальше с задранной на плечи кофтой, с обнаженными грудями. Грудки были маленькие, а красные соски довольно крупными. Тут он не смог удержаться, вскрикнул и припал к ним.
Присосался ртом к левому соску. Фелиция зашевелилась, а он залез обеими руками под юбку, ощупал прохладный шершавый материал чулок. Гладил и мял, будто массажист, крепкие напряженные мышцы выше коленок. И охнул от горя — снова его руки наткнулись на какие-то ремешки, пряжки, замочки, а лезть туда головой, в самое потаенное место, чтобы опять грызть, он не смог бы решиться. Ножик с табурета достать? Он там во время выпивки был оставлен. А если насмерть девушку перепугает? Крепче прижал ее, крепче поцеловал, одной рукой потискивая грудку — сосок был уже напряжен донельзя, на ее губах скользила легкая улыбка.
— Офигительно, — сказала она, упорно не открывая глаз, сонным мечтательным голосом. — И дальше в том же духе...
Егор больше
Лежал без сил на совершенно мокром пододеяльнике. Ветер позвякивал снаружи стеклами окна. Изнутри стекла запотели, и влага скатывалась вниз, на подоконник, крупными стыдливыми каплями. Чуть-чуть была видна пурга на улице. Она лежала рядом с ним, ничком, гладила его с бесстыдством наперсницы, шептала:
— Ну все, надо же, не верится... Родненький, такого кайфа и не снилось мне... Ты только посмей с другой связаться, обоих порешу, так и знай... Не спрячешься, не сбежишь, найду...
Было одиннадцать утра. Они не успевали на занятия, надо было хотя бы наесться (голодными были, как зимние волки) перед тем, как бежать на репетицию в театр.
В театре Фелиция что-то такое сказала двум остальным девушкам (кроме Светы-Офелии появилась администраторша, толстенькая девушка, отвечающая за все вещи, принадлежащие театру), и сказала именно про Егора, потому что обе поглядывали на него, куда-то чуть ли не в пах смотрели, и беззастенчиво хихикали. Света умудрилась забыть про приличия и нравы — на сцене, улучив момент, вдруг тронула рукой его передок. Он отшатнулся с выражением неимоверного ужаса на лице, а она звонко рассмеялась. В результате он не смог ничего сделать и запорол роль. Пытался было, как прежде, возненавидеть Гамлета, напугать и погонять того по сцене. Хрипел голосом Призрака (фальшивым голосом фальшивого Призрака), дергался и выпрыгивал из-за спины. А Гриша-Гамлет, подлец, даже для вида не испугался, напротив, ухмылялся, словно мстя за неприятные встречи в прошлом.
Усталый, сконфуженный девушками Егор почти плакал. Самовольно слез с помоста в разгар репетиции и пошел прочь. Петухов догнал его, как мог, успокоил. Объяснил, что опыта у Егора нет совсем, и он за время болезни выпал из общего ритма, обязательно нужны одна-две репетиции, которые помогут ему оклематься и попасть в свою тарелку.
Егор кивнул, привычно направился в дальний темный угол зала. Болела голова; особенностью его организма было то, что трезвел долго и мучительно. Перед глазами вдруг с четкостью японского телевизора выплыли картины происшедшего этой ночью: неистовость, вычурность и бесстыдство сотворенного им и Фелицией заставили его покраснеть и привстать с кресла, будто маленьким он узрел кадры жесткого порнофильма.
Что с ним было? Откуда смелость, если не наглость и жестокость? Зачем и откуда замашки сексмена? Тек пот, дрожали руки, ему перестало казаться, что за ночь он был осчастливлен и вознесен на небеса. Он пытался отмахнуться от чувства страха и недоумения, переключиться на сейчас, на репетицию, тем более что на сцене бурно разорялся Петухов.
Репетиция шла опять иным, нежели в предыдущие встречи, порядком. Правила бал нынче королева Гертруда. Это была не заботливая мамаша, не раздираемая совестью, сыном и мужем тетка. Эта королева до краев наполнилась похотью и цинизмом. Гертруда заигрывала со всеми: от стражников, гробокопателей до мужа и Гамлета. С кем-то кокетничала небрежно, походя, с другими заинтересованно и настойчиво (как с Лаэртом и Полонием). Гамлета она похлопывала по пухлому заду, чем ассистент Гриша был крайне недоволен. Офелию возненавидела, норовя дать пинка или подножку (Фелиция заметила заигрывания Светы с Егором и теперь кипела гневом), в конце концов уловила момент, спихнула Офелию в яму, изображавшую речку. Егор смотрел, чего вытворяет его девушка, терпел, — и вспыхнул яростью. Пошел к сцене. Дождался знака от Петухова и включился в действие. Как раз посреди выяснения отношений Гамлета с мамашей.