Одинокий колдун
Шрифт:
А позже, где-то на полпути к Литейному, отключился. Его подобрал милицейский «газик», отвез сперва в вытрезвитель, но там врач сообразил, что Егор не пьян, повезли в больницу. В палате, без сознания, пролежал сутки. Очнулся, разглядел соседей-бомжей с обмороженными харями, кричащих хрипло на продавленных койках в беспамятстве о своих бедах, — очень в тот момент Егор испугался. Показалось, что он снова в психушке или в детдоме, таком специальном для взрослых сирот. Он сразу встал, осторожно и бережно донес себя до туалета в противоположном конце рекреации, там раскрыл окно и выпрыгнул наружу. Прилетел со второго этажа в сугроб, миновал сторожа
И снова ему стало плохо, пришлось отлеживаться в кровати. Очень переживал, что причинил хлопоты и беспокойство отчиму и младшему брату. Защищался от их лечения: доходило до матерных криков, когда отказывался от меда, малинового варенья и прочих роскошеств, не пил для прогрева водку, срывал с себя горчичники и компрессы. Подлый термометр пугал их сорокоградусными данными, а для него это была нормальная температура, он всегда горел, если организму надо было работать над восстановлением. Разок дал себя уговорить, выпил горсть таблеток — минут через пять его вытошнило пенистой, чистого желтушного оттенка горечью. Не брал его организм их лекарства, пришлось и им поверить. Его оставили в покое, что и требовалось, потому что не было сил вообще. Отчим уехал в командировку. Брат Димка пропадал где-то с компанией дворовых дружков днями и ночами (они собирались грабануть киоск с жвачкой и сигаретами). Егор лежал, наслаждаясь покоем, тишиной и довольством.
С Димкой отношения портились. Сперва того раздражало, что у него такой старший брат — неуклюжий, нелепый, с придурью. Почему-то долго удивлялся, что Егор никогда не принимает ванну, не может погружаться в воду, пусть даже это небольшой сосуд с водой. Это не значит, что Егор не мылся, душ он принимал, а лежать в воде не мог. Потом как-то соседская собака, огромный черный дог-кобелина напал на Егора, изо всех сил пытался загрызть, а до того никогда даже не лаял на людей, все псу было пофиг. Кроме Егора, которого сразу возненавидел. Раз выносил ведро на мусорку, все руки ему оцарапали вдруг ошалевшие подвальные кошки. И теперь рассказ о том, что Егор размечтался, сидя на парапете Мойки, опрокинулся в речку и утопил весь подаренный гардероб (плащ, пиджак, ботинки, плюс свои очки), довел Димку до каких-то запредельных границ презренья.
— Теперь опять будешь шастать в своих драных обносках, — констатировал братик. — Сколько можно нашу семью позорить? Заработай денег, купи куртку, джинсы, а то смотреть на тебя противно.
Они на первых порах спали в одной комнате, потом Димка перебрался в третью комнату, в гостиную, где и места почти не было из-за громадных сервантов и кресел. Но Димка сказал отцу, что Егор храпит, стонет, а иногда и разговаривает во сне, мочи терпеть такое нет. (Егор тоже ведь мог бы поведать, как Димка с воплями теребит себя за одно место каждую ночь.) Гаврила Степанович, впрочем, и так к жалобам младшего отнесся равнодушно: Спи, где пожелаешь, хоть в ванной. Сказал так равнодушно. Егор тоже всерьез обиды и претензии младшего не воспринимал, не замечая, что Димку-то это больше всего обижает.
Иногда его другое тревожило. Стал Гаврила Степанович сдавать. После смерти жены он вдруг ко всему охладел, вплоть до работы. Бывало так, что звонили по нескольку раз в день из института, разыскивали своего директора. Егор догадывался, где проводит дни отчим: ходит на кладбище, сидит у могилы жены и пьет водку в одиночестве или с тамошними забулдыгами. Сам Егор как-то забрел на кладбище и увидел именно эту картину.
А уехал он в командировку
На третий день поздним вечером пришла к Егору Фелиция. Димка отсутствовал, как обычно. Пришлось Егору самому встать с кровати, укутавшись в одеяло, и идти к дверям. Он бы и не пошел, да звонили долго и звонко. Как отпер замки, впустив девушку, обернулся, так и обомлел: она пришла очень красивой, в длинном свитере грубой вязки, в твидовой серой юбке, обтянувшей узкие бедра и длинные стройные ноги. Фелиция тоже чуть свысока полюбовалась представшим ей зрелищем Егора в жалкой тоге, под которой беспокойно топтались на ледяном паркете его волосатые худые щиколотки.
— Приветик, вот за новостями из театра послали. Ты взаправду болеешь? Впустишь, или мне нельзя?
— Ага, проходи, там грязно, неубрано... — Егор провел ее по коридору в свою комнату. Сам проворно упрятал голое тело в постель, под одеяло, забыв принять с плеч девушки красное пальто. Пальто само рухнуло на пол, поскольку девушка не глядя скинула его с плеч в предполагаемые руки хозяина. Пришлось ей самой пальто повесить на гвоздь в стене. Егор этого конфуза не заметил, искал очки на тумбочке (новые, подарок отчима). Наедине с собой он очков не носил, читал без них, а телевизора в комнате не было.
Фелиция первым делом присела перед зеркальцем на бывшем столе Димки, обновила косметику на лице. Сильным толчком ноги переместила кресло вплотную к кровати Егора, привольно развалилась в нем, а ноги в черных чулках закинула на постель.
— Ничего, что я ноги сюда? — осведомилась у Егора. — Ножки устали.
Егор не нашелся, что сказать, лишь изобразил лицом радость и одобрение.
— Ну, так что с тобой? Гриппуешь?
— Нет. По глупости в Неву свалился, едва выплыл. Ну и воспаление легких, прочее. Устал очень, пока на берег выбрался и домой бежал. Но теперь я почти выздоровел, отдохну еще день и в институт побегу.
Она покачала головой. Сквозь петли свитера Егор видел (а он вообще рядом с девушками становился наблюдательным) почти явственно ее небольшие грудки. Разрез юбки на бедре обнажал манящее тело вплоть до верхней бедренной косточки. Он недоумевал: неужели в такие холода она разгуливает без белья? Но вскоре разглядел и успокоился — под свитером был лифчик телесного цвета, а под юбкой колготы, тоже замаскированные. Фелиция, кажется, понимала, что и как он исследует, поскольку хихикала.
— Знаешь, я сама вызвалась сходить к тебе. Меня вдруг впечатлило, что ты сотворил на последнем прогоне. Если честно, не поняла, что и как произошло, чем ты эффектов добивался, но я тряслась от напряжения. Других, кстати, тоже впечатлило, непрестанно вспоминают. Петухов с Гамлетиком спорят, кто первый тебя заприметил. Мне захотелось с тобой общануться!
— Конечно, я очень рад, — закивал Егор.
— А ты в этой каморке давно обитаешь? — девушка несколько скептически оглядела убранство помещения: обои в потемневший от времени цветочек, старый диванчик, коврик с олененком над кроватью, стол с чернильными пятнами, фанерная тумбочка.
— Больше года живу.
— Комнату снимаешь? Или всю квартиру? Так тихо, будто мы одни.
— У знакомых задарма поселился. Сейчас никого нет, разъехались, — Егор с трудом успевал отвечать по порядку на ее вопросы.