Одинокий орк: Странствия орка; Возвращение магри. Дилогия
Шрифт:
Один из северян — тот самый бородач — поднял голову с мешка, на котором пристроился подремать.
— Тебе сейчас на вахту заступать, одноглазый, — проворчал он и добавил несколько слов на своем языке. — Опять нажрешься, как селедка, и будешь красных ежиков гонять!
— Не нажрусь, — усмехнулся эльф и неожиданно подмигнул Каспару, — а если и так, то вот этот задохлик меня живо в порядок приведет! Ты не смотри, что на нем железа, как на королевской дочке — украшений. Исцеляет вмиг!
После этих слов Каспар почувствовал себя неуютно, потому что все — даже гребцы — уставились на него.
ПолемСтранная это была песня — немного заунывная и малопонятная, исполняемая в мерном растянутом ритме в такт опускающимся и поднимающимся веслам. Вся она состояла из иносказаний, когда чуть ли не каждое слово заменялось синонимом-словосочетанием. В переводе на нормальный язык первый куплет звучал так: «По морю ходят волны. Ветер надувает парус». [10]
10
За основу взята скальдическая поэзия викингов.
Опершись на борт, Каспар смотрел вдаль. Уже несколько дней, как шнека покинула материк и двигалась на север, и несколько дней, как с него сняли ножные кандалы, что позволило ему свободно передвигаться по кораблю. Сделано это было не для того, чтобы выказать ему доверие. Просто в ножных кандалах переступать через тюки и сундуки было трудно. С запястий цепи не сняли — дали ясно понять, кто он есть.
Впрочем, Каспар и не собирался совершать побег. Куда ему было бежать? Он вырос, привыкнув подчиняться законам и приспосабливаться к любым условиям. Каждый новый король, восходя на трон Эвлара, считал своим долгом ввести новый закон, еще больше усложняющий жизнь магри. Каспар прожил на свете восемьдесят лет, пережил трех королей и привык к тому, что надо довольствоваться тем, что имеешь, и радоваться тому, что не стало хуже.
Клены волка Поля сельди С пляски ветвей Покрывала Змеев ран Спешат туда, где Ждут березы Их нарядов… [11]Песня сама собой вползала в уши. Распеваемая от души хриплыми простуженными голосами — большинство гребцов не пело, а просто орало во всю глотку, — она тем не менее обладала странной притягательностью. Каспар уже несколько раз ловил себя на мысли что хочет подпеть гребцам — хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя таким уж ненужным.
11
Перевод строфы звучит примерно так: «Воины с битвы спешат домой».
Дома в прежней жизни он не привык сидеть без дела. Власти Эвлара сделали все, чтобы усложнить для магри их и без того нелегкое существование. Он, прекрасный опытный врач, умеющий и простуду вылечить, и перелом срастить, и роды принять, не говоря уже о более сложных случаях, когда приходилось буквально с того света вытаскивать тяжелораненых или обгоревших,
Теперь жизнь переменилась раз и навсегда, и, не привыкший к праздности, Каспар скучал. Единственным развлечением его было часами смотреть на проплывавший мимо пейзаж. Магри запрещалось переезжать куда-то без особого разрешения властей, и Каспар, родившийся в Эвларе, никогда не бывал в других городах. Сначала берега Лароны, а вскоре и открывшееся море показались ему дивным миром. Неожиданно для себя он полюбил смотреть на поселения у воды, наблюдать за живущими там людьми, за дикой природой. Море очаровало мужчину. В первый раз увидев морских свиней, стаей проплывающих мимо, он вскрикнул, как ребенок, и в ответ со всех сторон раздался многоголосый хриплый хохот.
Выйдя из широкого устья Лароны, где стоял город Приморск, поплыли на север. Береговая линия то приближалась настолько, что можно было пересчитать все листья на росших у самой воды кустах, то отдалялась так, что холмы скрывались в сизой дымке на горизонте. Шнека двигалась строго по прямой, отклоняясь от курса, чтобы пристать к берегу на ночлег.
Пока плыли по Лароне, Каспара на ночь привязывали к валявшейся на палубе мачте, чтобы не сбежал. Он не спорил: полгода «воспитательных работ», которым подвергали его в лабиринте по приказу старика Гротха, отучили магри отстаивать свое мнение. Он послушно позволял себя связывать и никогда не сопротивлялся.
В Приморске, где шнека простояла у берега с полудня до следующего утра, его тоже привязали, да еще и выставили охрану. Большая часть команды сошла на берег — отдохнуть и развлечься, и с магри остались лишь двое вахтенных да сторож. Каспар почти не удивился, увидев, что им оказался одноглазый эльф Тан. Тот сел верхом на борт в двух шагах от магри, свесив одну ногу за борт, и, посвистывая, озирался по сторонам. Каспар заметил, что сторож сел к нему слепой стороной: единственный глаз был обращен на город.
— Что уставился? — первым нарушил молчание эльф.
Каспар моргнул.
— Ты… можешь видеть? — удивленно спросил он.
— Не вижу. — Эльф приподнял повязку, обнажив на месте вытекшего глаза провал и наполовину зарубцевавшийся шрам, тянущийся от переносицы к виску. — Но ты так напряженно молчишь, что все понятно.
— Прости, — Каспар отвел взгляд, — глупого раба…
— М-да. — Эльф поболтал в воздухе ногой и сплюнул. На палубу. В воду он не плевал никогда, в отличие от остальных членов команды. — Так ты никогда не завоюешь свободу!
— А разве ее завоевывают?
— Все завоевывают! Свободу, женщину, мужчину, счастье, богатство, власть… Главное — не ошибиться с выбором противника, иначе в качестве награды получишь не то, что хочешь!
— Ты… — догадался Каспар, — тоже сражался и…
— Если ты про глаз, — эльф криво усмехнулся, — то это в драке. По пьяни. Я уже сам не помню, с чего все началось. Все тогда так перепились, что даже по-трезвому никто не вспомнил, кто меня ударил. Помню лишь, что пользовала меня старая троллиха. Рана воспалилась, и, если бы не ее примочки, простился бы я не только с глазом, но и с жизнью. А про сражения… это долгая история. Ее на трезвую голову рассказывать я не хочу. Вот когда напьюсь…