Одинокий тролль. Дорога ярости. Путь Эскалибура
Шрифт:
– Очень любезно с их стороны, особенно после того, как ты чуть не уничтожила их зоопарк, – сухо заметил Эстон. Он улыбнулся Людмиле, и она улыбнулась в ответ, хотя предпочитала не вспоминать случай с кенгуру.
– Извини, Дик, рефлекс сработал, – негромко сказала она. – Когда я увидела животных столь похожих на кангов… бррр!
Людмила вздрогнула, и он нежно погладил ее по голове. Она с благодарностью приняла мимолетную ласку и сказала:
– Мне кажется, президент Яколев хочет заставить нас забыть, как непросто было убеждать его.
– Возможно. – Эстон рассмеялся. – Как бы то ни было, имеет смысл воспользоваться его предложением. Во-первых, это
– Верно, – сказала Людмила, снова подходя к окнам.
То, что ей довелось увидеть в России, не обрадовало ее, хотя именно здесь родились ее предки. Она не испытывала симпатии к советской системе, когда изучала исторические материалы, а теперь, столкнувшись с реальностью переходного периода, ужаснулась, видя, с какими лишениями приходится мириться людям. Она всегда гордилась выносливостью и терпением русского народа и тем, чего добилась Россия в ее прошлом, после обмена ядерными ударами с Белоруссией. Но те русские, которых она увидела, все еще не могли взять в толк, как заставить демократию работать… Не знали даже, хотят ли они этого по-настоящему. Многие говорили ей, что они восхищаются демократическим строем и верят, что со временем демократия решит все их проблемы. Но сложившуюся на сегодняшний день ситуацию лучше всего обрисовал водитель такси, который привез ее с Эстоном к петербургскому зоопарку.
– Демократия! – воскликнул он, распознав американский акцент Эстона. – Это великолепная штука – или будет великолепной штукой, когда власть возьмет человек, который знает, как заставить ее работать!
Мысль о том, что представительное правительство должно зависеть от электората, который и заставляет политиков, «взявших власть», вести себя достойно и отвечать за свои действия, никогда не приходила в голову таксисту. Он по-прежнему хотел, чтобы кто-то сделал так, чтобы демократия работала, и именно из-за этого, подумала Леонова, войны за наследие Советского Союза стали неизбежны. Именно такие взгляды развязывали руки политикам авторитарного толка, которые, беспощадно борясь за власть (даже если называли себя «приверженцами идеалов демократии»), жертвовали любыми принципами ради достижения тактических целей. Они как будто не понимали, что принципы, соблюдение писаных и неписаных законов как раз и составляют основу любого самоуправления, называемого демократией. Даже Яколев – хотя Людмила не могла восхищаться его решимостью и порядочностью – явно чувствовал себя лучше в роли «сильной личности» и охотнее прибегал к тактике, которую подразумевал такой имидж, чем в роли парламентского лидера. Он умел отдавать приказы, размышляла Людмила, но добиться долгосрочного консенсуса или примириться на устраивающем всех компромиссном решении не умел ни он, ни кто бы то ни было из русских политиков, с которыми ей пришлось познакомиться.
Впрочем, несмотря на грызню мелких партий, пустословие и общую нестабильность, русская политическая система обладала, на ее взгляд, определенными преимуществами. Некрасову было невероятно тяжело убедить Яколева предоставить американцам свою электроэнцефалограмму, не объясняя, для чего это нужно, но когда рубеж был преодолен, в Российской Федерации дело пошло даже быстрее, чем в США. Если Петр Яколев хотел, чтобы все члены его правительства сделали электроэнцефалограмму, ему нужно было лишь сказать об этом. И он сказал.
Людмила подозревала, что у Яколева были проблемы, так как у главы КГБ энцефалограмма оказалась неподходящей. Однако достаточное число приближенных Яколева успешно прошли проверку, а тот факт, что президент и министр иностранных дел Турчин на протяжении многих месяцев не могли прийти к согласию в вопросе отношений с Белоруссией и балканскими государствами, сыграл положительную роль. Турчин по-прежнему оставался крайним националистом и с подозрением относился к конечным целям американской дипломатии, но дураком не был и искренне любил свою страну. Именно поэтому Яколев решился ввести его в свое правительство, и у Турчина электроэнцефалограмма
И может быть, размышляла Людмила, именно это являлось залогом грядущего процветания России. Во многих отношениях Турчин был настоящим русским крестьянином: хитрый, осторожный, по-своему добрый, ненавидящий иностранцев, упрямый до тупости. Вдобавок он излучал ту ауру намеренной жестокости, которая становится отличительным признаком народа, на протяжении многих поколений страдавшего от жестокости. И, несмотря на это, он осознал необходимость действовать – и действовать быстро, даже ценой возможного политического самоубийства. Так он и поступил. В той версии истории, которая была известна Людмиле, он не вышел в отставку. Наоборот, именно он сменил Яколева на посту президента после того, как тот был убит… и именно Турчин привел Россию к ядерной войне с Белоруссией. Не исключено, что ее вмешательство в прошлое этого мира окажется благотворным во многих отношениях.
Как бы то ни было, ей необходимо было наконец починить изуродованный Диком летный костюм. Четверо русских физиков, склонившихся над столом в соседнем помещении, с большим недоверием отнеслись к ее объяснениям, однако за последние десять минут их отношение к Людмиле резко изменилось.
Академик Аркадий Третьяков был настроен наиболее скептически и с явным неудовольствием подчинился указанию Яколева. Когда она сообщила ему, какое напряжение и какая сила тока необходимы, он взглянул на нее как на сумасшедшую и сказал, что это – мощность атомной электростанции.
Вот поэтому они и собрались здесь, подумала она, с трудом сдерживая смех. Людмила вспомнила, как отреагировал академик, когда она вытащила из летного костюма провод подзарядки. Ей казалось, что ничего удивительного тут нет: просто сверхпроводящий керамический провод; причем в сечении он был едва ли толще, чем проводок в компьютерных кабелях Третьякова. Академик презрительно фыркнул, глядя, как техники подсоединяют его, куда нужно, однако усмешка сменилась на его лице выражением крайнего изумления, когда пустили ток. По проводу подзарядки пошла вся энергия, которую вырабатывал любимый реактор академика, а он даже не нагрелся!
И теперь академик с коллегами с изумлением наблюдали, как действуют системы самовосстановления летного костюма. На это уйдет еще час-другой, и, когда процесс завершится, у Леоновой снова будет летный костюм, почти не хуже нового.
«И он, может статься, окажется мне куда нужнее, чем считает Дик», – подумала Леонова.
Дизельный локомотив гудел в ночи, грохоча по рельсам клинчфилдской железной дороги неподалеку от Ноличаки-Ривер. Огни Поплара, штат Теннеси, уже скрылись позади. Прожектор локомотива прорезал во тьме туннель белого света, высветив устремленную к звездам гору Юнака. Состав особого назначения с грохотом летел по направлению к Юнака-Спрингз.
Ралф Тутриз ощущал сильное волнение. Он всегда волновался в подобных поездках, в которых поезд сопровождала толпа военных. Сегодня вагонов было немного, но зато в них находились белые контейнеры со стилизованным изображением клевера, а внутри каждого контейнера помещался другой, изготовленный из свинца. В свинцовых контейнерах была упрятана чуть ли не тонна плутония той степени чистоты, которая нужна для изготовления ядерных боеголовок.
Тутриз терпеть не мог эти поездки. Перевозить опасные химикаты было неприятно, не любил он сопровождать и другие грузы, перевозимые военными, но радиоактивные вещества были хуже всего. Однако Тутриз был старшим инженером на линии, и его чаще всего назначали сопровождать поезда, везущие опасный груз. В некотором смысле это было даже приятно, и он чувствовал себя польщенным, вспоминая об этих поездках, пока ему снова не поручали подобное задание.