Одинокий. Злой. Мой
Шрифт:
— Я так боялась, что не сработает, ведь полного описания ритуала у нас не было. Но ты тут, со мной. У нас получилось!
— Хм… — Серп потер подбородок. — Это не так страшно, нашу связь не разорвать каким-то там зельем, я все равно заполучу твое тело.
Отец прищурился, а затем кинулся на него.
Перед глазами вновь всё начало плыть. Казалось, разум охватил огонь.
— Платон, Платон…
Он снова не удержался на ногах, рухнул на пол, перевернув злосчастный журнальный столик.
Нужно было изгнать отца, пока он
— Тебе нужно уйти.
— Нет, я никуда не уйду, я не оставлю тебя, больше не оставлю... — шептала девушка, пытаясь помочь ему встать.
— Нет, Мари. Послушай меня. Отец никуда не ушел. Он здесь. Я его чувствую. Он все еще внутри меня и пытается взять контроль над телом.
Она прижала ладонь к лицу, пытаясь удержать вскрик.
— Но… ведь антидот сработал, — обреченно проговорила она, не желая верить в поражение, когда победа была так близка.
— Сработал, Мари, ты умница. Но мне нужно кое-что сделать. Разорвать связь окончательно. Ты мне веришь?
— Конечно, я тебе верю, но как ты собираешься это сделать?
— Я откажусь от своей сущности. Перестану быть орком. Разорву связь с родом.
До тех пор, пока он только думал об этом, пока мысли не были облечены в слова, это не было таким реальным. Но произнесенное обрело вес и форму.
Он что, действительно это сделает? Откажется от себя?
Одного взгляда во встревоженные зеленые глаза хватило, чтобы ответ пришел вместе с холодной уверенностью. Сделает.
Ради Мари, ради братьев, ради мамы.
Ради всех тех, чью жизнь может разрушить Серп, обрети он свободу, обрети он новое тело. Нельзя допускать даже тени этой возможности. Надо рубить без жалости.
И если счастье дорогих ему людей зависит от такой малости, как его способность превращаться в огромного зеленого монстра, то ну ее, эту способность.
Он с радостью принесет ее в жертву. Она его — не определяет.
Ведь мама любит его любым, ведь братья, несмотря на всё то, что он творил в прошлом году, всё ещё пытаются наладить с ним контакт. Ведь Мари, рискуя своей жизнью, пришла сюда спасти его, Платона.
Да даже бес, и тот… вьется вокруг не ради его силы или связей, а ради темных секретов, ради шрамов на душе, которых после всего станет только больше.
— Нет, нет, Платон. — Мари буквально дар речи потеряла, беззвучно открывала и закрывала рот. Отрицательно мотала головой, не в силах вымолвить ни слова. — Не надо, мы придумаем… что-нибудь другое.
Из ее прекрасных зеленых глаз текли слезы.
Тем временем приходилось усилием воли удерживать себя под контролем, не давать отцу захватить власть в теле. Все мышцы были напряжены, разум сконцентрирован.
— Нельзя дать ему снова захватить мое тело. Это будет… темный ритуал. Я сниму купол. И тебе надо будет сразу уйти. Поняла? Потому что держать я его не смогу,
Она снова попыталась возразить, но он не дал ей, приложил указательный палец к ее губам.
— Мари, прошу. Я долго не продержусь.
Она зажмурилась, а затем прижалась губами к его губам. Совсем как тогда, когда он уходил к Альбеску. Выворачивающий душу поцелуй, которой говорил и чувствовался острее, чем все страстные ласки мира.
— Пожалуйста, выживи, — прошептала она. — И отправь этого урода обратно в его шкуру.
Мари подхватила чемоданчик доктора и бросилась прочь из гостиной.
Платон встал, с трудом переставляя ноги. Шаг, еще шаг. И так до самого окна. Распахнул его настежь. А затем призвал силу, концентрируясь на струящейся под его пальцами мощи. Несмотря на то, что свет перед глазами периодически мерк, что приходилось цепляться одной рукой за подоконник, магия давалась на удивление легко, вот только управлять ею сейчас было все равно что управлять шлангом, из которого под огромным давлением течет вода, а кто-то в это время пытается вырвать этот шланг у тебя из рук.
— Глупый щенок! Что ты творишь?! — взбешенный голос отца эхом отдавался в ушах.
Полог над поместьем вспыхнул тысячей мельчайших звезд и осыпался.
Мари уже бежала по парковой дорожке. Машина доктора стояла за воротами. Внутри никого не было видно, но, скорее всего, там кто-то прятался, и его ведьмочка одна не останется.
Едва Мари оказалась за воротами, как он отпустил магию, возвращая купол на место.
Поднял нож с пола. Рука не слушалась.
— Нет! Я не дам тебе это сделать! Спятил? Хочешь навсегда остаться калекой? Хочешь приговорить себя к вечному сочувствию?
Резким рывком он все же полоснул себя. Правда, промахнулся, удар пришелся на запястье. Кровь толчками потекла из тела.
Платон принялся кровью рисовать руны вокруг себя. Он видел этот ритуал лишь однажды. Когда ему было десять. Но тот так въелся в память, что он точно знал, что нужно делать.
— Ну что ты, сынок, — Серп от угроз и оскорблений перешел к увещеванию. — Мы ведь можем договориться. Помнишь, чему я тебя учил? Всегда есть выход. Из любой ситуации.
— И это — мой выход, — упрямо пробормотал Платон.
Он знал, что будет больно. Очень больно. Он помнил, как кричала подопытная отца, девушка-кельпи, когда Серп лишал ее второго облика.
— Ритуал заметят. Тебя бросят в «Теневерс».
— Плевать. Тебя там не будет, а значит — отличное место.
Слабость от потери крови мешала ему сопротивляться давлению отца, но, кажется, с каждой пролитой каплей, с каждой начертанной руной вокруг и тот становился слабее, хватка уже душила. Лишь комната кружилась перед глазами.
— Так и останешься никчемным. Вечным неудачником. Сгниешь в стенах тюрьмы, и всем будет абсолютно плевать. И твоим братьями, и этой вшивой ведьмочке. Найдет себе другого олуха.